– Почему?

Франческо встретился с ней взглядом.

– Его жена думает, что я плохо на него влияю, – произнес он.

Ханна нахмурилась:

– Он так сказал?

– Ему не надо мне об этом говорить. Было очевидно, что она ненавидит меня до смерти.

Ханна продолжала хмуриться.

– Но почему?

– Потому что я большой плохой гангстер.

– Нет, это твой отец был большим плохим гангстером, – поправила она.

– Ты видела все доказательства этого, но по-прежнему отказываешься в них верить. – Он поцеловал кончик ее носа.

– Нет, я все понимаю. Ты совсем не такой плохой, каким хочешь казаться.

Ханна не говорила бы так, если бы умела читать мысли, приходящие на ум Франческо. Мысли о мести. Не только своему отцу, но и Люке Мастранджело. И Пепе.

Он не позволит, чтобы казино в Мейфэре попало в лапы Мастранджело. Оно будет принадлежать Франческо, и он сделает ради этого все возможное.

– Эти мужчины тоже хотят купить казино? – спросила Ханна и положила ноги ему на колени.

– Я слышал, что они подбираются к нему. Их сегодняшний визит в казино это подтвердил.

– И я полагаю, ты им угрожал? – В ответ на его удивленный взгляд, она с сожалением улыбнулась. – Я не говорю по-итальянски, но я разбираюсь в мимике и жестах.

– И ты по-прежнему считаешь меня хорошим? – Рассеянно поглаживая ее икры, он заметил у нее под глазами темные круги от усталости. У него сжалось сердце.

Ханна так упорно работает, что даже не успевает высыпаться.

– Ты не станешь им вредить, – сказала она с простой уверенностью.

Франческо не ответил. Ему не хотелось ей лгать. Он и так всю жизнь прожил во лжи.

Прежде чем она задала еще один вопрос, зазвонил ее телефон. Она полезла за ним в сумочку.

– Это с работы? – спросил он, изо всех сил стараясь говорить сдержанно. Ханна злится, если он упрекает ее в чрезмерном использовании телефона.

Она рассеянно покачала головой:

– Мелани.

– Она вернулась из командировки?

– Да. Она хочет знать, приду ли я завтра на последнюю примерку своего платья подружки невесты, – ответила она.

– Ты не ответишь? – На сообщения с работы она отвечала мгновенно.

– Я полагаю, что должна.

Прежде чем Франческо успел спросить, почему она медлит с ответом, они остановились возле его отеля.

– Мы примем ванну вместе? – произнес он, когда они вошли в свой номер люкс.

Ханна наморщила нос. Прямо сейчас ей необходимо что-нибудь сладкое, чтобы избавиться от едкого привкуса во рту.

– А мы можем заказать шоколадный пирог? – спросила она.

– Горячий?

Она улыбнулась. Франческо отлично ее изучил. Особенно ее пристрастие к горячим шоколадным пирогам. Однако ее пристрастие к Франческо с каждым днем было сильнее любви к пирогам.

Она решила, что именно так начинается наркомания. Немного пристрастия сегодня, немного завтра, потом клятва никогда не возвращаться к этому снова. Но соблазн находится прямо перед носом, и человек слишком слаб, чтобы ему противостоять. Именно такие ощущения она испытывала к Франческо. Она не могла ему противостоять.

А зачем ей вообще ему противостоять? Одержимость – плохое качество. Но разве ее пристрастие к Франческо – это что-то плохое? Ее работа нисколько не пострадала от того, что Ханна проводит с ним время.

Она должна сопротивляться ему только по одной-единственной причине – чтобы не разбить себе сердце, хотя она уже проиграла эту битву.

Она посмотрела на высокого и мускулистого Франческо.

Что бы он сказал ей, если бы узнал, что, несмотря на все ее заявления о нежелании начинать долгие отношения, она в него влюбилась?

Наблюдая за тем, как он противостоит тем двоим мужчинам в казино, она хотела встать между ними и защитить Франческо. Ее шокировало желание его оберегать.

Подобные чувства она испытывала только в отношении Бет.

И только с Бет и Франческо она чувствовала себя в безопасности. Она ощущала себя полноценным человеком.

– Ты пойдешь со мной на свадьбу Мелани? – не подумав, выпалила она. Ее сердце дрогнуло, когда она увидела, как он ужаснулся. – Прости. Забудь о том, что я сказала, – быстро произнесла она. – Это глупо.

– Просто ты застала меня врасплох. – Он покачал головой. – Ты хочешь, чтобы я пошел на свадьбу твоей сестры?

– Если ты не слишком занят. Я… – Она прикусила губу. – Мне было бы…

Франческо не понимал, что она пытается ему сказать, но ему стало не по себе, когда он увидел ее затравленный взгляд и то, как она сжала кулаки.

– А для меня там найдется комнатка? – спросил он, пытаясь выиграть время, пока размышлял.

Она хихикнула:

– Если я скажу, что приду со своим парнем, тебе подготовят комнату, даже если бабушкам и дедушкам придется тесниться в одной спальне.

– Хорошо, – произнес он с притворным энтузиазмом. – Я пойду с тобой на свадьбу.

Благодарность в ее глазах задела его за живое.

Они приняли ванну вместе только в середине дня. После ночи любви и плохого сна Ханна радовалась возможности просто полежать между ног Франческо, положив голову ему на грудь, и наслаждаться пенистой водой.

Ее телефон, лежащий на полке над раковиной, завибрировал.

– Не трогай его, – приказал Франческо, крепче обняв ее за талию.

– Это может быть важно.

– Десять минут ничего не изменят.

– Но…

– Ханна, так не может продолжаться. Ты используешь телефон как эмоциональный костыль, а это плохо. – В его голосе слышалась резкость.

С тех пор как они начали часто встречаться, она отлично знала о его отвращении к ее телефону. Не к ее работе или научно-исследовательской практике, а к телефону.

– По-моему, эмоциональный костыль – это слишком, – произнесла она. – Если один из моих пациентов умирает не в мою смену, то я хочу знать об этом. Я не желаю, приехав на работу, встретиться лицом к лицу с потерянными родителями на автостоянке, в вестибюле или в кафе, не зная, что они только что потеряли самое дорогое в жизни.

Его тон смягчился.

– Это случилось с тобой, когда умерла Бет?

Она резко кивнула:

– Когда Бет положили в больницу, врач вел себя очень сдержанно, почти холодно. – Ханна уставилась на красивые руки Франческо, ей нравилось, как вода касается темных волосков на его оливковой коже. – Бет умерла на рассвете, после того как первый врач уже отработал смену. К счастью, она осталась на попечении самых прекрасных и добрых врачей и медсестер. Они позволили нам побыть с ее телом несколько часов, пока не взошло солнце. Я помню, как мы возвращались в детскую палату за вещами Бет, которые остались там после того, как ее перевели в отделение интенсивной терапии. Мы вошли в лифт, и с нами туда вошел тот самый первый врач.