Она продолжала ломать морковку на мелкие кусочки.

— Я подумаю, — выдавила она.

— Ну что, мой костюм еще не высох?

Джей был недоволен. Она ясно слышала это по его голосу. Он хотел, чтобы она приняла его предложение. А может быть, хотел, чтобы она перестала быть такой несгибаемой и ощетинившейся.

— Пиджак, возможно, готов, не знаю.

— Все равно давай его сюда. Я ухожу.

Она неловко протянула ему вешалку:

— Вот, возьми.

Джей взял костюм и уже дошел было до середины комнаты, но вдруг остановился и сердито вскинул голову. Глубоко вздохнув, он обернулся и сказал раздраженно и вместе с тем печально:

— Теперь, вернувшись домой, я так много хочу сделать, и сделать это вместе с тобой, Софи. Из-за тебя я здесь. Неужели ты этого не поняла? Я вернулся за тобой.

Вернулся за ней? Ей безумно захотелось узнать, что он имел в виду. Но она не могла заставить себя спросить. Может быть, она и впрямь стерва? Ведь он всего лишь предложил ей помощь.

Морковка превратилась в кучу мелких кусочков. По-детски чувствуя себя виноватой, Софи положила ошметки на стол и пробормотала:

— Прости.

— Если ты чувствуешь угрызения совести, есть способ со мной помириться. Впрочем, если не чувствуешь — тоже.

— Как это?

— Поедем со мной.

В его голосе послышалась какая-то суровость, и Софи уже собиралась отрицательно покачать головой, но в этот момент посмотрела на него:

— Поедем — куда?

— В бухту Пилсон.

— Я... но зачем?

Впрочем, она уже знала зачем. Именно там, на берегу бухты Пилсон, они тайно встречались, прячась от всего мира, не желавшего, чтобы они были вместе. Именно там они впервые познали друг друга. Но теперь Софи не могла туда поехать. Это начисто лишило бы ее той опоры, которую она с таким трудом возвела для себя, и Софи поклялась всем святым, что больше никогда в жизни ноги ее там не будет.

Страшный звериный рык раздался прямо над ухом Уоллис Бэбкок. Она так испугалась, что чуть не прижгла себе ухо раскаленными щипцами для завивки, с помощью которых пыталась уложить свои вьющиеся темные волосы. От тугой прядки потянулся дымок.

— Не приставайте ко мне, молодой человек. Я вооружена! — Уоллис угрожающе наставила щипцы на Эла Мартина, стоявшего в дверях ее ванной, скрестив руки на груди. Нахальная улыбка играла на его красивом утонченном лице.

— Что это ты делаешь этой штукой? — спросил он.

Несмотря на то, что Эл был первым вице-президентом компании Бэбкоков и ее директором по науке, он предпочитал одеваться просто: сейчас на нем были брюки цвета хаки, куртка и накрахмаленная белая рубашка. Он любил похваляться тем, что надевал галстук только раз в жизни, а по какому поводу, не признавался.

Уоллис знала лишь, что это не была ни его свадьба, ни церемония вручения Нобелевской премии. Она присутствовала на обоих торжествах.

— Ш-ш-ш-ш, — прошептала она. — Я «позаимствовала» это у Маффин. Раз в кои-то веки она забыла их на «косметическом прилавке Мейсиз», как она называет свою ванную.

— Позаимствовала? А можно узнать зачем?

— Чтобы придать себе новый облик, разумеется.

— А разве со старым что-нибудь не в порядке?

— Именно то, что он — старый. — Уоллис всегда занимал вопрос, о чем думал Господь, делая мужчин такими тупицами. Какие еще нужны доказательства того, что Создатель сам — мужчина? Будь он женщиной, он наделил бы этих несчастных хоть какими-нибудь способностями разбираться, как устроены женские мозги. Подмигнув, она сделала новую героическую попытку поймать непокорную прядь волос и накрутить ее на щипцы.

В необозримой ванной комнате, отделанной итальянским мрамором, тихо звучал фортепьянный концерт Шумана, его нежные звуки лились со старомодной долгоиграющей пластинки. Искусство и музыка были страстью Уоллис, но новомодные музыкальные центры не вписывались в интерьер дома, построенного век тому назад, и Ной Бэбкок даже слышать не хотел о том, чтобы установить здесь один из них. Бэбкок в пятом поколении, стойкий приверженец традиций, он был гарантом и патриархом исторически сложившегося клана.

За долгие годы их совместной жизни Уоллис поняла, что бороться бесполезно и легче подчиниться правилам и привычкам мужа. Она и теперь продолжала следовать им, прежде всего из чувства вины. Но все же согрешила, внеся некоторые изменения в облик дома после того, как Нон перевезли в клинику. Миниатюрная копия фонтана Тиволи, журчавшая в центре гостиной, была здесь со дня основания дома, но теперь в Большом доме можно было найти и иные водные сооружения. В качестве элегантного потворства своим прихотям Уоллис оборудовала огромную мраморную ванную с джакузи и позолоченными кранами.

Ной бы этого не одобрил.

— Ай! Эта чертова штуковина кусается! — Уоллис отложила щипцы и тяжело вздохнула. — Это самоубийство для волос, Эл. Звони в службу спасения.

Эл наблюдал за ее муками с нежностью, светившейся в его покорной улыбке. Выражение его лица словно говорило: виноват и признаю свою вину. Он был как раз одним из тех мужчин, на тупость которых часто жаловалась Уоллис, он не обладал вожделенной способностью разбираться в ее проблемах, но он, без сомнения, достаточно любил ее, чтобы хотеть в них разобраться.

«Храбрая душа, — подумала Уоллис. — А храбрость искупает отсутствие проницательности».

Она украдкой посмотрела на себя в зеркало, отметив морщинки в уголках глаз, обвисшие щеки и нахмурила выщипанные брови.

— Корабль уплыл, Эл. Пора снова призвать кораблестроителя.

— Мы что, сменили тему разговора?

Выступающие скулы Уоллис обозначились еще резче, когда она натянула пальцами все еще красивую, гладкую, разве что слегка обвисшую кожу и, поворачивая голову туда-сюда, рассматривала себя в зеркале, бормоча:

— Ах, мужчины, мужчины.

— Ну, здесь я могу тебе помочь. Правда, кораблестроение в некотором роде находится вне рамок моих занятий...

— Ты неисправим. Как ты можешь шутить, когда я размышляю о величайшей жизненней перемене? — Она накрыла лоб ладонями и подтянула кверху брови, придав лицу гримасу крайнего удивления. — Итак... что ты думаешь, Эл? Только серьезно. Следует ли мне что-то предпринять относительно собственного облика?

— Например — что?

— Ну... не знаю. Сделать подтяжку? Что-нибудь поджать, подрезать?.. Словом, что-нибудь?

При этих словах Эл подошел, встал у нее за спиной и вгляделся в зеркальное отражение ее хмурящегося лица.

— А как насчет того, чтобы вкрутить? — спросил он, обхватывая ладонями ее ягодицы. — Я могу сделать это сам, и тебе это ничего не будет стоить.

— Ты действительно неисправим. — Теперь перед ней встала другая дилемма: если она уберет ладони с лица, чтобы схватить его за руки, кожа на лбу снова опустится, а ей весьма нравился ее новый, свежий облик. «Тщеславие превыше всего, — подумала она, и, по-прежнему придерживая пальцами кожу на лбу, вжалась спиной в жадные руки Эла. — Но я должна что-то предпринять.