Состав «итальянской диаспоры» на Долгопрудной не был постоянным: время от времени кто-то отправлялся домой, другие приезжали на смену. Видимо, не все итальянцы имели прямое отношение к Нобиле, а кое-кто не имел касательства и к дирижаблестроению. Среди таких иногда встречались любопытные личности.

К примеру, одно время переводчиком на Дирижаблестрое служил Джованни Бертони, уроженец области Эмилия-Романья. В прошлом итальянский боевик-антифашист, заочно приговорённый за убийство полицейского к 25 годам заключения, он бежал в СССР и вскоре стал сотрудником ОГПУ, а затем работал в советской внешней разведке под оперативным псевдонимом Марко.

Трояни вспоминал, как жизнерадостный, любящий поесть Бертони разыгрывал вновь прибывших соотечественников, на полном серьёзе уверяя, будто он и его товарищи съели в Москве всех кошек, которых эти странные русские, несмотря на голод, не считали съедобными [84, p. 27].

Тем временем ещё до конца 1931 года БОСЭД переименовали, дав название «Дирижаблестрой», которое база советского управляемого воздухоплавания носила больше четырёх с половиной лет.

Сам Нобиле писал, что прибыл в СССР в начале мая 1932 года, однако уже 2 апреля Пурмаль, ставший первым начальником Дирижаблестроя, подписал приказ о приёме итальянского консультанта на работу считая с 1 марта, то есть задним числом:

§ 1. Вследствие выявившейся необходимости теснее увязать между собой работу чисто технических секторов Дирижаблестроя, особенно в связи с возрастающими темпами развёртывания советского дирижаблестроения, создать Технический отдел Дирижаблестроя, включив в него Конструкторский, Эксплуатационный и Производственный сектор с находящимися в ведении последнего Механическими и Баллонно-бодрюшными мастерскими.

§ 2. Начальником Технического отдела назначаю инженера У. В. Нобиле с окладом 1100 руб., считая с 1 марта с. г. … [65]

Итальянской группе отвели на Долгопрудной двухэтажный домик – обычный засыпной, зато отдельный. Кстати, он простоял около четверти века и ещё долгое время после отъезда южных гостей назывался в народе «Итальянским».

Самогó же начальника технического отдела Дирижаблестроя разместили в центре Москвы, на Мясницкой улице. Так было удобно и Гольцману, чья контора располагалась на Никольской, и чекистам. Вероятно, квартира просто принадлежала этому ведомству, со всеми вытекающими последствиями. Сам Нобиле прекрасно понимал, что жил «непосредственно под благожелательным пристальным взглядом ОГПУ».

В таком выборе места жительства был и другой смысл, сугубо производственный. Долгопрудная в то время представляла собой настоящий остров, в тёплое время года отрезанный от материка непролазными грязями, зимой – снежными заносами. Поначалу база даже не имела с Москвой телефонной связи, и чтобы передать туда самые простые указания, приходилось ехать на автомобиле или поезде, который ходил три-четыре раза в день. Отправить Нобиле в «долгопрудненскую ссылку» означало надолго потерять его как наставника для советских инженеров.

Подразделения Дирижаблестроя поначалу были разбросаны по случайным временным пристанищам в разных частях Москвы. Конструкторское бюро располагалось в Черкизове, а руководство – на Кузнецком Мосту, в двух шагах от квартиры Нобиле, что позволяло коллегам часто общаться с ним.

Из ВСНХ на Дирижаблестрой пришёл инженер Воробьёв – на него легла главная ответственность за производственную часть выпуска первых советских воздушных кораблей. Об условиях, в которых приходилось работать этому человеку и его коллегам, можно судить по рапорту, поданному в январе 1932 года, причём это было далеко не первое подобное обращение.

Неизвестно, получил ли проситель на следующий день подходящее место, но он никуда не ушёл и оставался на Дирижаблестрое ещё несколько лет[67].

Не хватало не только помещений, но и конструкторских столов с чертёжными приборами и даже просто бумаги – первое время чертили на обратной стороне старых географических карт. Молодые инженеры-аэромеханики, прикомандированные к конструкторскому бюро, горели желанием работать, но совершенно не имели практики. Квалифицированных рабочих, которым можно было доверить изготовление деталей дирижаблей, разыскивали по всем заводам Москвы. Ни мастерских, ни оборудования, ни материалов – в таком положении Нобиле застал формирующийся Дирижаблестрой.

В его воспоминаниях говорится о невероятных прожектах, которые тогда давали ему на согласование Пурмаль и Лейтейзен, например, о «425 дирижаблях всех типов и размеров, которые предполагалось построить в СССР в течение ближайших пяти лет!» Трудно сказать, действительно ли такой план существовал или Нобиле за давностью лет невольно преувеличил масштабы. Самым впечатляющим из того, что автору доводилось видеть лично, был план второй пятилетки дирижаблестроения общей стоимостью в восемь Беломорканалов – 468 млн рублей, в который заложили «всего» 59 дирижаблей.