Шрифт:
Интервал:
Закладка:
<P. S.> Когда я сказала Игорю, что ты намерен задержаться у братьев на 3 дня, он сказал: «Ну вот, хрен он что-нибудь довезет до дома».
Я ему ляпнула (конечно, неожиданно и для себя самой):
«Ну, пусть хоть хрен привезет».
Смеюсь, каждый раз, как вспомню этот экспромт.
Венедикт – Галине. 19 сентября
Приветствую тебя, девка, пишу поздно вечером воскресенья 19-го. И уже точно рассчитал, что поздно вечером в воскресенье 26‐го буду на проезде МХАТА[540]. (Интересно, звонили ли тебе попеременно уезжавшие отсюда 7/IX, 11/IX и 15/IX Герасименко, Тихонов и Королев[541]. И довез ли до тебя гостинцы Тихонов.) Неделя эта будет выглядеть так: понедельник – последний наш рабоч<ий> день. Вторник – всеобщий прощальный банкет по случаю закрытия сезона. В среду утром выметываемся из Серебрянки, благодарение Богу, и в среду же вечером я в Кировске у братцев-сестер. Еще четверг и пятницу провожу с ними и, отметя́ все поползновения братцев задержать меня, в субботу утром сажусь в поезд на Москву[542]. Сошлюсь, н<а>пр<и>м<ер>, на то, что задержка больше двух дней будет мне стоить неоплатой жел<езно>-дор<ожного> билета в управлении. (И тут я почти не солгу.) Из Апатит, с вокзала, шлю телеграмму с обозначением точного времени въезда в Москву. Ты ее должна получить в субботу же. Вот и всё, девка. Я почти совсем не трачусь, если, конечно, исключить маленький загул по случаю околевшего Мао[543] (мне не жаль четвертной, и Бог внял моим настоятельным увещеваниям), и если не считать купленной за 18 рублей зимней шапки из каких-то черно-бурых зайцев. И если не считать отданных Вадимчику сорока руб<лей> на дорогу[544]. Жаль, что не успею сбегать в горы за брусникой и сварганить для тебя перед дорогою еще банку брусничных варений. 13‐го битых три часа летали над Ледовитым океаном, я на три часа онемел от кучи разных потрясенностей[545]. Все мыслимые вытяжки из Кольского п<олуостр>ова я уже сделал, и мне давно пора домой. До радостного свидания 26-го. Помнящий постоянно В. Ероф.
Письмо Яны Щедриной
Москва – Архангельск. 23 июля 1982 года
Татьяна (Яна) Борисовна Щедрина (1959–2004) вошла в жизнь Венедикта Ерофеева в начале июня 1982 года, познакомившись с ним через актера Алексея Зайцева[546]. К этому моменту она училась вольной слушательницей во ВГИКе[547] и была замужем за Андреем Смелым[548], сыном андеграундного театрального режиссера Г. Залкинда[549]. В этом же июне вспыхнул роман Яны Щедриной с Ерофеевым, впоследствии перешедший в дружбу, которая продолжалась до смерти писателя в 1990 году.
В разгар начавшегося романа Ерофеев совершил путешествие по Северной Двине с тремя попутчиками; перед отплытием из Великого Устюга он отправил письмо Яне Щедриной. Ее ответное письмо мы и публикуем в этой подборке[550].
По нашей просьбе участник и главный организатор этого путешествия Николай Болдырев[551] вкратце описал его предысторию, приводимую далее. В примечаниях к письму Яны Щедриной комментарии Николая Болдырева помечаются нами НБ.
Мой «катер „Авось“» представлял собой спасательную шлюпку с теплохода (6 метров на 2 и дизель в центре), с приделанной каютой, чтобы спать. На нем я и мой однокурсник Володя Кривцун предприняли путешествие по рекам на север, надолго прерванное серьезной поломкой.
Когда нам удалось починить двигатель и мы, – я, Володя, моя сестренка Таня и рыжий дог Митя (размером чуть больше взрослого человека) собрались плыть дальше – из Великого Устюга в Архангельск, мне позвонила Галя Ерофеева и сказала, что Венедикт хочет с нами, но стесняется попросить. Мы были несколько озадачены, но решили, что потеснимся. С Венедиктом всегда было весело, а он еще после больнички, непьющий, это вообще подарок в плане общения[552].
Когда дело дошло до покупки билетов, Венедикт предложил взять с собой Яну Щедрину. Но взять на шлюпку пятого человека, учитывая, что с нами был еще огромный дог, было уже невозможно. Тогда Венедикт предложил оставить собаку и взять Яну. Но Митю оставить было совершенно не с кем, – это пес «трудной судьбы», спасенный от живодеров, щенком спал со мной в кровати, подчинялся мне и Тане. Так что я все объяснил, и вопросов, в общем, не возникло.
К Яне я всегда хорошо относился, она и в Царицыне[553] бывала. Мы, можно сказать, почти дружили. Это путешествие нас немного (но ненадолго) рассорило, мы ее не взяли с собой просто по причине отсутствия места.
Добрый день, Венедикт! Решила написать вам, м<ожет> б<ыть> прочтется?.. Бывает так, что не требуют письма «до востребования»? Наверное, да. Тогда пусть пылится где-нибудь.
Письма вашего так ждала, что не смогла обидеться на «короткость и желчь»[554], видимо для пущей ощутимости было недостаточно много. Очень обрадовалась этому листочку. Что касается господа, то он только меня любит испытывать, и что ему выкраивать время, чтобы судить-рассудить?[555] Пусть он это людям оставит. Да и вам не стоит этими глупостями заниматься, у вас свое. Приветствую рождение семи листочков! Может быть, когда вернетесь, их будет больше?[556]
Очень жалею, что не поехала с вами. Кажется, это была моя последняя возможность выбраться из Москвы, т. к. сейчас уж и нет самой маленькой надежды. Была бредовая мысль перехватить ваш экипаж в Архангельске и напроситься в Белое море[557], но и она исчезла, как только получила ваше письмо. Теперь буду ждать Венедикта с впечатлениями, всеми его пробоинами и плевками.
То, что болит ребро, это досадно[558]: даже микроскопические трещины, я знаю, заживают не скоро, но вы уж постарайтесь не чихать и не кашлять это время, потерпите[559], да и об этом ублюдке забыть не мешало бы. Что касается коллективного мнения обо мне, то это меня нисколько не удивило и не обидело. От людей типа Коли я большего и не ждала бы, да и за это бы сказала
