Александр передал полученные им данные на резервный голографический монитор, где кибернетическая система вездехода моделировала карту температур и схему распределения воздушных потоков.

Древнее устройство не подавало никаких признаков функциональности, его энергетическая активность измерялась лишь фоновым теплом, никаких внутренних источников энергии приборы не фиксировали.

— Мертв. — Произнес Кирсанов. Конечно, глупо было ожидать, что спустя миллионы лет внутри загадочного объекта будут протекать искусственно инициированные процессы. — Саша, останови вездеход. Дальше пойдем пешком.

— Почему? — Трегалин испытывал небывалое, ни с чем не сравнимое состояние душевного подъема, ему казалось, что теперь, когда он своими глазами видит артефакт, обнаруженный, — кому сказать, — его личными мнемоническими способностями, прямо сейчас должно произойти что-то невероятное, выходящее из ряда вон, возможно Саша подсознательно ждал чуда… которого естественно произойти не могло.

— Вездеход генерирует различные поля, его движение сопровождается мощными вибрациями. — Тем временем пояснил Иван Андреевич. — Мы можем повредить какие-либо структуры. Сейчас нужно действовать максимально осторожно и осмотрительно, без суеты и спешки. Открытие уже сделано, и теперь на нас с тобой ложится огромная ответственность за сохранность объекта. Многие его детали за миллионы лет могли стать хрупкими.

Вездеход остановился.

Кирсанов был прав, несмотря на полимерное покрытие гусениц многотонная машина, передвигаясь по хрупкой корке постоянно образующейся в пещере наледи, ломала ее; даже на минимальной скорости из-под днища машины распространялись пологие волны, глухо плещущие о многочисленные преграды в виде ледяных торосов, ноздреватых «севших на мель» айсбергов, одиноких, торчащих из воды скальных выступов, почти что сглаженных миллионолетними процессами эрозии…

Иван Андреевич расстегнул страховочные ремни, но не встал с кресла, он подался вперед, глядя поверх точечных искр индикационных сигналов пульта, в сумеречные глубины панорамного обзорного экрана, где в свете мощных траксолитовых прожекторов явственно проступили контуры древнего исполина.

— А ведь на генератор не похоже, как ты считаешь Саша? — Внезапно произнес он.

— Я не знаю. Вы ведь сами сказали — никто не видел генераторов, созданных инсектами.

— Я не о том. Генераторов не видел никто, но ты обрати внимание на материал и формы!

Трегалин присмотрелся, и действительно: в свете прожекторов высилась совершенно не характерная для насекомоподобных существ конструкция, во-первых, она была выполнена из какого-то серого материала, в то время как все изделия инсектов отличались характерным черным глянцем поверхностей, к тому же не было заметно вытянутых, наплывающих одна на другую, и в тоже время как будто «отвердевших» в постоянном движении форм, хотя здесь можно было возразить, — не всем агрегатам можно придать определенную эстетику, ведь многие из них будут исключительно функциональны и тогда внешний вид диктуется уже исключительно предназначением конструкции.

Он вкратце поделился своими мыслями, и Иван Андреевич согласно кивнул.

— Давай «подвесим» пару комплексных зонд-анализаторов, пусть фиксируют происходящее в пещере, ведут независимую запись событий, а мы с тобой тем временем выйдем наружу, и попытаемся обогнуть объект по периметру.

У Трегалина вдруг перехватило дыхание.

— Иван Андреевич, а если мы нашли не генератор инсектов, то что? Космический корабль?

— Не знаю. Сейчас увидим.

Саша встал, он находился под воздействием происходящего, полностью погрузившись в атмосферу события, конечно, не думая о том, что подобное происходит раз в миллионы лет, но ощущая уникальность момента каждым нервом, каждой клеточкой своего организма, и, наверное, от предельного напряжения жизненных сил зрение «расплывалось», — он постоянно сбивался на восприятие мира посредством «внутреннего взора», связанного с показаниями полученными от датчиков имплантов.

Кирсанов вздрогнул, когда пневматические стартовые стволы вездехода с характерным хлопком выбросили к своду пещеры две капсулы, вслед после короткого деловитого гула сервомоторов хлопнул еще один запуск и под сводами пещеры начало медленно расползаться облако высокотехнологичной нанопыли, при этом Александр даже пальцем не пошевелил — сидел, будто оцепенев, прикрыв глаза и только слегка трепещущие веки говорили о том, что он в сознании и по-прежнему контролирует обстановку, управляя системами вездехода при помощи мысленных команд.

Даже Кирсанова, много повидавшего на своем веку такое поведение все еще несколько… пугало, настораживало, — теперь он понимал, почему неподготовленный обыватель в большинстве случаев неадекватно воспринимает действия мнемоников. Да, особенно остро и понятно это ощущалось сейчас, — вытянувшаяся в струнку, будто неживая фигура Александра, его бледные моментально заострившиеся черты лица, полуприкрытые глаза, и на фоне неподвижной напряженности, — четкая работа кибернетических систем, действующих по мысленному приказу Трегалина.

— Саша, пойдем. — Иван Андреевич коснулся его руки. Он понимал, что Александру по большому счету покидать вездеход незачем, он может увидеть, да что там увидеть — ощутить объект прямо отсюда, но сам Кирсанов такими возможностями не обладал и потому страстно желал идти навстречу неведомому, делать открытия, узнавать, что за тайны хранит эта пещера.

Александр как будто прочитал его мысли, открыл глаза, несколько секунд его взгляд все еще блуждал где-то средь мысленных ассоциаций, потом он прояснился, принял привычную для человека осмысленность.

— Извините Иван Андреевич. Задумался. Облако нанопыли почти мгновенно развеяло воздушными потоками и толку от него будет немного. — Виновато сообщил Александр. — Я дал указание автоматике: проследить, по каким трещинам и куда будет уносить наномашины.

— Хорошо, а теперь пойдем, наконец.

Трегалин не ответил, лишь кивнул с легким вздохом, словно сожалел, что его вырвали из иной реальности, в которую он погружался с каждым разом все свободнее, естественнее, словно только сейчас начал постигать настоящие способности своего рассудка.

* * *

Стоило только покинуть вездеход, как их окутала совершенно иная реальность: свет, звуки, тени — все стало другим, более пронзительным, сторожким, таинственным. Капель, срывающаяся от свода пещеры, глухой плеск волн мелководного озера, шорох оползающего, подтаявшего и превратившегося в кашицу льда, свет, искрящийся, разбрызгивающий вокруг уходящих ввысь, во тьму ледяных колонн брызги и лучики, — то острые, режущие глаз, то широкие, многоцветные, как радужная пленка, меняющая очертания предметов, искажающие перспективу.

Шорох собственных шагов, гротескные тени, мятущиеся по близкой стене пещеры, приближающиеся, серые, закругленные очертания ближней к вездеходу «секции» артефакта, сотни новых ощущений создавали непередаваемую обстановку, атмосферу уже совершенного или быть может еще только близящегося открытия, когда вдруг понимаешь, что только ради этих минут стоило жить…