— Восхитительно!

— Мне нравится, когда у тебя делается такое надменное лицо! Ну просто сверхчеловек… только машину завести не сумел!

— Я бы обязательно сообразил, как ее завести. — Кэл взъерошил ее густую челку. — Будь я дома, я бы слетал с тобой в Париж на обед. Ты когда-нибудь бывала в Париже?

— Нет. — Либби старалась не слишком задумываться о том, насколько такой полет был бы романтичен. — Придется ограничиться пиццей в Орегоне.

— По-моему, просто здорово. Знаешь, самое странное — это ваше небо. Оно пустое… — Мимо с грохотом, кашляя, пронеслась машина; в салоне гремело радио.

— Что это было?

— Автомобиль.

— Возможно. Но я имел в виду другое. Что за шум?

— Музыка. Тяжелый рок. — Либби покрутила ручку настройки. — Вот тоже рок, хотя и не тяжелый.

— Потрясно! — Под оглушительные звуки музыки Кэл рассматривал здания, мимо которых они проезжали. Аккуратные одноэтажные особнячки на одну семью, массивные многоэтажные жилые комплексы и громадный одноуровневый торговый центр. Чем ближе они подъезжали к городку, тем больше становилось машин на шоссе. На фоне неба высокие треугольники офисных зданий и жилых комплексов выглядели громадными и, на его вкус, неуклюжими, но странно притягательными. Здесь люди, здесь продолжается жизнь.

Сбросив скорость, Либби въехала на эстакаду и направилась в центр города.

— Я знаю один очень хороший итальянский ресторан; традиционная кухня. Скатерти в красную клетку, свечи в бутылках, пицца, испеченная в настоящей печи…

Кэл рассеянно кивнул. По тротуару шли люди — старые, молодые, красивые и некрасивые. Ревели моторы; время от времени кто-то раздраженно жал на клаксон. В городе было теплее, чем в горах; правда, в воздухе чувствовались выхлопные газы. Кэлу казалось, будто ожила картинка из старой книги.

Либби въехала на стоянку рядом с приземистым бело-зеленым строением. На неоновой вывеске над окном красовалась надпись: «У Рокки».

— Что ж, хоть у нас и не Париж…

— Очень мило, — пробормотал Кэл, не переставая вертеть головой и удивляться.

— Наверное, ты сейчас как будто в зазеркалье.

— Хм… А! — Он вспомнил книжку, которую читал в отрочестве. — Ну да, вроде того.

Нет, больше похоже на романы Герберта Уэллса.

— Приятно знать, что литература выжила. Ты есть хочешь?

— Я, можно сказать, с рождения хочу есть! — Кэл лучезарно улыбнулся. Она ведь пытается казаться веселой — значит, и он может.

В ресторане было полутемно, малолюдно и пахло специями. В углу стоял музыкальный автомат с броской надписью: «Последние сорок хитов!» Взглянув на объявление «Просим выбрать столик самостоятельно», Либби повела Кэла в угловую кабинку.

— Пицца здесь просто восхитительная. Ты когда-нибудь ел пиццу?

Он потрогал застывшую восковую свечу на бутылке посреди стола.

— Некоторые явления способны переступить пределы времени. Среди них и пицца.

К ним подошла официантка, пухлая девица в ярко-красном синтетическом переднике с надписью «У Рокки». Передник был забрызган томатным соусом. Официантка положила рядом с подставками под тарелки, на которых была изображена карта Италии, бумажные салфетки.

— Одну большую, — сказала Либби, вспомнив, какой у Кэла аппетит. — Дополнительный сыр и пепперони. Пива хочешь?

— Да! — Он оторвал уголок салфетки и задумчиво вертел его между большим и указательным пальцами.

— Одно пиво и одну диет-колу.

— Почему у вас все на диете? — спросил Кэл, не дожидаясь, пока официантка отойдет на безопасное расстояние. — Почти вся реклама посвящена тому, как похудеть, справиться с жаждой или стать чище.

Сделав вид, что не замечает любопытный взгляд официантки, который та метнула через плечо, Либби сказала:

— С социологической точки зрения наше общество одержимо здоровым образом жизни, питанием и внешними данными. Вот почему мы считаем калории, качаем мышцы и съедаем много йогурта. И пиццы. — Она лукаво улыбнулась. — Реклама отражает современные требования.

— Твои внешние данные мне очень нравятся.

Либби закашлялась.

— Спасибо!

— И твое лицо, — добавил он, улыбаясь. — И то, как ты говоришь, когда смущаешься.

Она вздохнула.

— Почему ты не слушаешь музыку?

— Музыка перестала играть.

— Мы можем заказать еще.

— Кому?

— Музыкальному автомату. — Развеселившись, Либби встала и протянула Кэлу руку. — Пошли, сам выберешь песню!

Кэл подошел к разноцветному аппарату и принялся читать названия песен.

— Вот эту, — решил он. — И эту. И вот эту. Как он работает?

— Для начала тебе понадобится мелочь.

— Ну да, но какая мелочь?

— Я имею в виду монеты. По двадцать пять центов, четвертаки. — Улыбнувшись, она порылась в кошельке. — Разве в двадцать третьем веке нет монет?

— Нет. — Кэл повертел в руках металлический кругляш. — Я что-то такое читал…

— Ну а мы ими пользуемся вовсю, иногда тратим слишком безудержно. — Взяв у него четвертак, Либби проворно опустила его в щель. — Ну и вкусы у тебя, Хорнблауэр! Полная мешанина. — Полились звуки музыки, медленные, романтичные.

— Что это?

— «Роза». Это баллада… довольно обычная, даже по сегодняшним меркам.

— Хочешь потанцевать?

— Да. Я нечасто танцую, но… — Голос у нее сел, потому что он притянул ее к себе. — Кэл…

— Ш-ш-ш! — Он прижался щекой к ее волосам. — Дай послушать. Я хочу разобрать слова.

Они танцевали, точнее, покачивались, стоя на месте, а из динамиков лилась музыка. За соседним столиком сидела семья: мамаша и двое детей, которые ссорились. Мать облокотилась о столешницу и с удовольствием и завистью наблюдала за ними. На кухне за прозрачной перегородкой мужчина с пышными усами быстро и ловко месил тесто для пиццы.

— Грустная песня.

— Нет. — Либби казалось, что она может вот так вечно двигаться с Кэлом в унисон. — Она о том, что любовь побеждает все.

У нее прервался голос. Она закрыла глаза, но тут песня закончилась и началась следующая — зал сотряс первобытный вой и громкая барабанная дробь.

— А эта о чем?

— О молодости. — Либби отпрянула от Кэла, заметив, как посетители ресторана, улыбаясь, смотрят на них. — Давай лучше сядем.

— Я хочу еще танцевать с тобой.

— Как-нибудь в другой раз. В пиццериях обычно не танцуют.

— Ладно! — Кэл послушно зашагал к столику следом за ней. Им уже принесли напитки. Как чуть раньше Либби в звездолете, Кэл испытал громадное удовольствие, почувствовав знакомый вкус американского пива. — Совсем как дома.