Он едва успел проделать все это и закрыть глаза, как дверь распахнулась, причем, судя по звуку, получив при этом пинок в копчик.

Алексей максимально сконцентрировался и попытался снова отключить звук. Но в этот раз не получилось, орали слишком громко и слишком близко, практически в судорожно зажмурившееся ухо. Тогда концентрация была с сопением перенесена на поиски залежей терпения. Иначе выдержать происходящее вряд ли удалось бы.

Комната моментально заполнилась разнообразнейшими запахами, не имеющими никакого отношения к благородным ароматам лучших парфюмеров Франции. Слух и обоняние оставались в гордом одиночестве совсем недолго, расслабившееся было осязание вскоре кубарем вкатилось в их компанию, потому что Ирулька, судя по всему, не смогла разминуться со стоящим у кровати стулом, споткнулась и кулем свалилась прямо на ноги Майорова.

В данной ситуации Алексей был даже рад тому, что управление телом давалось пока с трудом, иначе ему вряд ли удалось бы сохранить безжизненное выражение лица.

– …! – Ирина икнула и визгливо захохотала. – Глянь ты, как меня к этому полену тянет!

– Осторожнее, дура! – Андрей веселья подруги не поддержал. – Повер… поври… короче, сломаешь Буратину, че делать будем? Слезай с него!

– А может, не хочу! – копошение и возня на ногах Майорова продолжались, причем передвинулись выше. – Может, мне тут нравится! Знаешь, Андрюха, ик! а ведь этот парнишка кое-что умеет делать гораздо лучше тебя.

– Вот же…! Тварь! А ну, слазь! Слазь, кому говорю!

– Не хочу! Его хочу!

– Ах ты…! – похоже, Гнус окончательно взбесился, следом за дурным ревом ногам резко стало легко и свободно, а со стороны пола прилетел глухой тяжелый звук шлепка, следом – визг Ирины:

– Ты чего, совсем…? Чуть руку не выдернул! Я же пошутила! Ты самый лучший, ты. Иди ко мне, ик! любимый! А помнишь, как мы смеялись, когда этот кретин повелся, ик! Так уж трясся над своей женушкой, так уж, ик! любил, а стоило подкинуть ему фотки, и где та любовь? Ну иди же ко мне, иди! Рядом с ним мы еще не…, это, ик! так возбуждает! Да, да, ик! да!

Запасы терпения Алексей нашел, и очень быстро.

Второго февраля, посоветовавшись с Надельсоном, Алексей решил выпасть из комы. Или все же торжественно выйти? Хотя нет, торжественный выход сучковатого, хорошо просушенного полена – картинка довольно сюрреалистичная. Полено может только выпасть: из рук, из поленницы, из машины, из комы.

Соответствующее дереву выражение лица Алексей оттачивал достаточно долго и усердно. Сдув последние опилки и отполировав маску тряпочкой, Майоров утром второго февраля выдохнул и нацепил ее на себя. Поначалу маска села кривовато, но Аркадий Натанович заботливо поправил камуфляж и для надежности прибил его ко лбу пациента гвоздиком сантиметров так на десять:

– Будете халтурить, Лешечка, доктор Надельсон не сможет вас выцарапать из похотливых лапок Ирочки. Оно вам надо?

Алексей отрицательно покачал головой, нашел на потолке небольшую трещинку и выбрал ее в качестве центра Вселенной. Глаза слегка закосили, загоняя проблески мыслей за переносицу. Для целостности образа пришлось пустить слюну.

Надельсон критически осмотрел пациента, удовлетворенно кивнул и направился к двери, звучно оповещая своих работодателей:

– Ирочка, Андрюшечка, таки боже ж мой, радость какая! Алексей Викторович очнулся! Вышел из комы, вышел!

В коридоре хлопнула дверь, послышался топот ног, и в комнату ворвались, толкая друг друга, Ирочка с Андрюшечкой.

Они топтались где-то на периферии зрения, вытоптав ее, периферию, до состояния танцплощадки санатория «Шахтерские зори». Алексей видел только силуэты. Силуэты сосредоточенно сопели, рассматривая явление Майорова народу.

Похоже, явление народ не очень впечатлило:

– Аркадий Натанович, – в голосе Ирины дребезжало раздражение, – и чему вы так радуетесь? Он же, по-моему, стал полнейшим овощем. Вон слюней напустил сколько, фу!

– Ирочка не играйте мне и себе на нервах, они не струны! Поверьте доктору Надельсону: то, что Алексей Викторович пришел в себя, – огромное счастье. Люди находятся в таком состоянии – я говорю за кому – годами, подчеркиваю, годами! А тут – какой-то жалкий месяц!

– Мда? – раздражение, шипя, уползло, но восторг сменить его не спешил. – И что теперь, как скоро его можно будет показывать людям? А то его друзья меня телефонными звонками просто достали! Я уже и номер менять пробовала – бесполезно, от ФСБ не скрыться.

– ФСБ? – аж привизгнул доктор. – А при чем тут ФСБ? Вы мне ничего за ФСБ не говорили! Мне не нужны неприятности!

– Успокойтесь, что вы так разнервничались? Просто папаша одного из приятелей Майорова – генерал ФСБ.

– И вы таки хотите, чтобы доктор Надельсон не нервничал! Генерал ФСБ! И он недоволен!

– Да, между прочим, – судя по голосу, Ирина оживилась, – генерал очень недоволен! Он хочет навестить вашего пациента, а что тут навещать?

– Ну и при чем тут доктор Надельсон? Я и так делал и делаю все, что только возможно в таких условиях…

– И, между прочим, неплохо за это получаете!

– Ой, не говорите мне за деньги! Что, деньги вам Господь Бог? Они могут поставить на ноги почти безнадежного больного? Так надо было везти его в дорогую клинику и не трогать доктора Надельсона!

– Все-все, Аркадий Натанович, не обижайтесь, мы довольны вашей работой, очень довольны. Но, сами понимаете, нам очень нужен результат.

– А что, мне не нужен результат? Господину Майорову не нужен результат? Всем нужен результат! Будет вам результат, теперь я могу за это говорить уверенно. Алексей Викторович очнулся, и это главное. Полегоньку, потихоньку начнет вставать на ножки, потом – ходить.

– А соображать хоть что-то он будет? А говорить?

– Насчет соображать – не знаю. Нет, если под «хоть что-то» вы держите способность себя обслуживать, то тогда – да, соображать будет скоро. Насчет способности мыслить…

– Это необязательно.

– Что вы имеете в виду? Вы таки хотите показать генералу ФСБ вместо его знакомого идиота? И думаете, генерал будет просто счастлив через это?

– Нет, идиота мне не надо. Мне надо, чтобы он стал таким, каким был до комы.

– Постараюсь сделать все, что от меня зависит. Но сразу хочу говорить за одно условие: не мешать мне, не торопить и не влезать в процесс.

– Обещаем. И когда можно ждать первых подвижек?

– А я знаю? Может, два месяца, может, пять, а может, – целый год.

– Лучше бы через два, Аркадий Натанович, для вас лучше, – прошипел Гнус.

– Или я чего-то не понял, или мне тут угрожают?

– Нет-нет, что вы, – залебезила Ирина, – вам показалось, да, Андрей? Ты же ничего такого в виду не имел?