Гилберт растерялся — обычно у него неплохо получалось ладить с мальчишками, с которым он с удовольствием играл в войну, но вот девочки совсем другое дело — и посмотрел на Эржебет с немой мольбой о помощи. Эржебет вздохнула, на ее лице так и читалось: «Напугал ребенка, страшный-страшный Гил!».

— Аличе, а почему ты пошла за мной в лес? Неужели меня настолько долго не было? — спросила она таким ласковым голосом, какого Гилберт никогда прежде от нее не слышал.

— Я бы никогда сюда не пошла… — тихо ответила девочка. — Но сеньор Родерих разозлился, когда увидел, что тебя нет на месте. И велел мне тебя найти.

Гилберт заметил, как при этих словах напряглась Эржебет. На мгновение в ее глазах появилось затравленное выражение. И снова, снова он ощутил в ней надлом. Что-то в ней изменилось, появилось нечто инородное и чужое, что совсем не подходило ее природе.

— Гил, прости, мне надо срочно возвращаться в усадьбу, — она слегка виновато взглянула на Гилберта, затем вдруг ее голос неуверенно дрогнул, в нем зазвучала робкая надежда. — Ты ведь… еще приедешь?

— Конечно, приеду! — с жаром пообещал Гилберт и постарался беззаботно ухмыльнуться. — Никуда ты теперь от меня не денешься!

***

Эржебет легко шагала по тропинке рядом с Аличе, едва не пританцовывая. Хотя, вроде бы, радоваться было нечему — в усадьбе ее наверняка ожидал строгий выговор от Родериха. И все же Эржебет не могла сдержать улыбку. После встречи с Гилбертом на душе стало легко и спокойно, Эржебет чувствовала прилив сил, казалось, что она может преодолеть любые трудности, какие ждали ее в австрийском доме. Ведь главное — он рядом, он обещал приехать еще. А Гилберт Байльшмидт никогда не нарушал своих обещаний.

И действительно, он появился через три недели — непринужденно залез через окно на кухню, где Эржебет чистила кастрюли. Они болтали обо всем на свете, и Эржебет вновь почувствовала облегчение, словно его присутствие на некоторое время снимало с ее плеч тяжелую ношу. С тех пор Гилберт зачастил в австрийский особняк, умудряясь каким-то чудом не попадаться на глаза ни Родериху, ни солдатам его личной гвардии, дежурившим у ворот — Эржебет оставалось лишь поражаться его ловкости.

Иногда Гилберт приходил раз в три дня (видимо, останавливаясь на время в трактире неподалеку от усадьбы), иногда пропадал на недели и даже месяцы, но всегда возвращался. И так год за годом. Он стал для Эржебет лучиком солнца, освещавшим ее скучные, полные тяжелой работой серые будни.

Гилберт старался приносить ей новости о жизни ее земель, но пока не обзавелся хорошей сетью шпионов, чтобы узнавать все. В целом выходило, что Венгрия, может, и не процветала под властью Габсбургов, но все было не так плохо, как при османах.

В целом жизнь под властью Родериха оказалась весьма сносной, Эржебет приходилось много трудиться, но, по крайней мере, к ней относились с уважением, никаких унижений, издевательств. Родерих был мелочным и придирчивым, но ничего страшнее двухчасовой лекции о том, как правильно ставить заплатки на простыни, от него можно было не опасаться.

Со временем Эржебет познакомилась с остальными обитателями особняка. Кроме Аличе здесь жили и другие захваченные Родерихом страны, а также находившийся на особом положении мальчик — Священная Римская Империя или просто Людвиг. Он считался воспитанником Родериха, редко общался со слугами, но, тем не менее, вездесущая Аличе умудрилась с ним подружиться, и он иногда заглядывал на кухню к ней и Эржебет. Собственно говоря, два этих ребенка и стали единственными друзьями Эржебет в усадьбе, с остальными странами отношения не заладились, а с людьми тем более. Но она особо не расстраивалась. Ведь у нее был Гилберт.

Эржебет начала привыкать к такой жизни, тлевший в ней бунтарский костер постепенно затухал. Она почти смирилась с подчиненным положением. В конце концов, все было не так уж и плохо.

Но вот Гилберт думал иначе.

— Почему ты так безропотно повинуешься очкастому уроду?! — часто запальчиво говорил он. — Он же заставляет тебя пахать, как ломовую лошадь! Когда бы я ни пришел, ты все время работаешь и работаешь! Хватит это терпеть! Ты же сильная, а Родди — слабак, ты можешь отвоевать свободу.

— Между прочим, этот слабак победил Садыка, — веско возражала Эржебет.

— Ну и что? — Гилберт презрительно фыркал. — Во-первых, ему тогда помогли, во-вторых — ему просто повезло… Вон Франциск его только так пинает, а ты гораздо сильнее этого помешанного на розах извращенца!

— Нет. — Эржебет качала головой. — Шансы на победу такие призрачные… Я не хочу, чтобы мои люди погибали зря. Хватит с них крови и смерти.

— Лучше будет, если они навсегда останутся в кабале? — огрызался Гилберт.

Эржебет раздраженно сжимала губы и ничего не отвечала. Или просила его прекратить говорить об этом. Но Гилберт всегда отличался редкостным упрямством и через некоторое время нет-нет да опять поднимал больную для Эржебет тему. Слушая его вдохновленные речи, она невольно думала, что, может быть, он и прав, но затем воспоминания о многочисленных восстаниях, безжалостно подавленных Садыком, остужали ее пыл. Любой бунт заканчивался лишь одним — смертью и горем…

Стоял погожий летний день, и Эржебет занималась стиркой на заднем дворе. Белоснежные простыни, развешанные на веревке, казалось, светились в лучах солнца. Эржебет довольно улыбнулась, глядя, как они слегка колышутся на легком ветерке и надуваются, точно паруса. 

— Здорово, Лизхен! — такой вопль мог бы испугать до дрожи в коленках, но за столетия знакомства Эржебет уже успела привыкнуть к громкому голосу Гилберта. Ей даже нравились его бурные приветствия — сразу понятно, что тебе совершенно искренне рады. 

— Здравствуй, Гил. — Она расправила простыню и обернулась к нему, тепло улыбаясь. 

— Ну вот, опять ты вся в делах и заботах, — раздосадовано протянул он, взглянув на вешалку с бельем. — Может, пошлешь все к черту да рванешь со мной на охоту? В лесах Родди наверняка водится много славной дичи. 

— А еще много славных егерей с не менее славными мушкетами, которые зорко следят за браконьерами. — Эржебет ухмыльнулась. На самом деле предложение звучало весьма заманчиво — охота всегда была ее любимым развлечением. Она скучала по пьянящему азарту погони за дичью, который так сильно напоминал угар сражения. Похоже, ни того, ни другого ей уже не светило испытать. — Гил, ты же сам видишь, сколько у меня работы. — Эржебет обреченно кивнула на три корзины, полные грязного белья, и таз с водой. 

— Как всегда. — Он невесело улыбнулся. — Давай я тебе тогда помогу, что ли. Вместе быстрее управимся и хотя бы сможем сходить в лес погулять. 

— О, неужели Великий Гилберт Байльшмидт в своем неизмеримом великодушии предлагает мне помощь? — Эржебет в деланом изумлении округлила глаза. 

— Сегодня у меня хорошее настроение, так что я снизойду до твоих проблем, жалкая смертная, — подбоченившись, важно объявил Гилберт.