– Подымайся, – сказала тётя Надя и похлопала рукой по одеялу. – Нам пора идти.

– У меня послеобеденный сон, – пробурчала я. – До завтра не будить.

Но меня разбудили, умыли, одели… Что я могу поделать, если у меня с утра уровень сопротивляемости понижен? Зато в садик меня пришлось нести на руках, а я уже оклемалась и поэтому вырывалась изо всех сил.

На нас странно посмотрел проходящий мимо старичок с собакой, а я слабым сиплым голосом сказала:

– Меня украли, позвоните в мили… – и безжизненно повисла на руках дяди Миши, это он меня нёс.

Тётя Надя и дядя Миша почему-то рассмеялись, как удачной шутке, а старичок только головой покачал. А собака-пекинес, как две капли воды похожая на домового, тявкнула вслед. Да, полная беззащитность детей – это вам никакие не шутки. Даже если эти дети умнее взрослых во много тысяч раз… Вот и я сейчас оказалась в плену, и вырваться невозможно!

Я с трудом приподнялась и сообщила дяде Мише:

– У этой собаки кличка – Клизма. У всех собак должна быть такая кличка, – и закричала уже в сторону домового. – Клизма, Клизма! Клизма, иди сюда!

Домовой, почуяв, что обращаются к нему, снова тявкнул и качнул головой.

– Ну не Боруэллами же их называть, – сказал дядя Миша и захихикал. – А то именной беспредел какой-то получится.

– И не дядями Мишами тоже, – обиженно сказала я. – Хотя было бы неплохо. «Дядя Миша, рядом! Дядя Миша, лежать! Дядя Миша, фас! Дядя Миша, на, на, на…»

– Надя, – задумчиво сказал дядя Миша. – Не лучше ли нам этого чудо-ребёнка просто в мусорный бак выбросить? Может, кто и подберёт.

– Ну что ты такое говоришь, – возмутилась тётя Надя. – Кто там её подберёт.

– А на мя-я-ясо, – протяжно сказал дядя Миша, засмеялся, почему-то подбросил меня в воздух. Поймав, он пощекотал мне рёбра.

Это нечестный приём! Я совсем не хотела смеяться! Оно само вырвалось!

– Это твоя тумбочка, – сказала воспитательница.

– Береги её как зеницу ока, – добавил дядя Миша. – Храни в ней самое ценное.

Я гневно сверкнула глазами и постучала себя по голове:

– У меня самое ценное – здесь!

– Тогда залезай внутрь, – сказал дядя Миша и подмигнул. Я скрестила руки на груди и громко выдохнула через нос.

На серо-синей тумбочке красовался приклеенный рисунок – смешной львёнок верхом на большой черепахе.

– Очень символично, – шепнул дядя Миша тёте Наде. – Этот львёнок на всех тут покатается.

Я, конечно, это услыхала, улыбнулась и сделала реверанс. Меня переодели в новенькую футболку и юбку – это Борькины родители с собой принесли. Купили, что ли? Футболка мне очень понравилась. Она была светло-жёлтой, а спереди, свернувшись калачиком и сощурившись, смачно зевал только что проснувшийся тигрёнок. И ниже – надпись: «Tiger is not a cat!»[1] Восклицательный знак получился из свисающего хвоста тигрёнка и отпечатка тигрового следа, будто на песке…

Правда, такое нашествие семейства кошачьих меня немного смутило, но я успокоилась, когда дядя Миша снова шепнул тёте Наде на ухо:

– И не только покатается, а съест тут всех. Сразу же, на завтрак.

А потом Борькины родители ушли… Я сначала бросилась к двери – меня остановили. Я попыталась допрыгнуть до открытой форточки, но не смогла.

Воспитательница была высокой-высокой, как трубочка для напитков. Оттуда, с огромной высоты, она вещала:

– За тобой вечером придут. А пока что иди, знакомься с ребятами. Меня, кстати, зовут Вероникой Андреевной.

Она наклонилась ко мне и погладила по голове (на которой в этот раз не было ни косичек, ни бантиков). А потом легонько подтолкнула ко входу в комнату… или как это в садиках называется? Не помню точно. Кунсткамерами, что ли…

Ко мне подошёл мальчик и потащил меня за руку:

– Подём. Там иглуски. Подём иглать. Ты будесь маяком.

Мальчик был на голову ниже меня. Он был маленьким! Чуть больше трёх лет, наверное… Тут все были такими! Меня куда определили? В ясельки, что ли? Борин папа, конечно, человек с юмором, но не до такой же степени!

– Подём, – сказала я голосом мальчика. – Я буду вампилом.

И зарычала. Мальчик радостно взвизгнул, забавно передёрнул плечами и руками, и побежал. Я – за ним. Увидев такое веселье, завизжали все дети в группе и набросились на меня.

– Она вампил! – сообщил на бегу мальчик.

Меня повалили с ног, кто-то пытался укусить за шею. И укусил-таки! И не раз! Как же так, кусаться – это моя привилегия! Вбежала воспитательница, в два счёта разобрала кучу-малу. Кто-то начал плакать, а нескольких человек, которые пытались вырваться ко мне, воспитательница держала за руки. По нескольку ладошек в каждой руке.

– Вампиры ушли! – серьёзным, сильным голосом крикнула воспитательница. – Город очищен от зла!

Она отпустила детей, но никто уже ко мне не рвался. И у всех был грустноваторадостный вид. Ко мне подошёл знакомый мальчишка, ткнул пальцем в тигрёнка на футболке и спросил:

– А тепель ты кто?

– Заключённая, – понуро пробурчала я и вздохнула.

На самом деле всё было не так уж плохо. Вернее, чуть лучше, чем я ожидала… Дети меня полюбили.

Они ходили за мной стайками от двух человек до всей группы целиком, просили поиграть с ними, что-то рассказать. «Страшную историю! Хотим страшную историю!» – кричали они наперебой.

– Шёл-шёл и умер, – говорила я, а они радостно визжали.

Дети даже выпили моё молоко, от которого я наотрез отказалась! И котлету съели, хотя этого я не просила. Пришлось пройтись по тарелкам и восполнить утраченное в десятикратном размере.

Я подумала, что из детей такого возраста я наверняка могла бы собрать настоящую армию – сильную, могучую, непобедимую!

Иногда плачущую и вопящую, но всё же очень обаятельную. И если пустить их на битву с Борькиными родителями или самим Борькой, который от похода в детский сад меня так и не спас, то психической травмы противникам было бы не избежать.

Воспитательница, по-моему, со своими прямыми обязанностями совсем не справлялась. Она только со стороны наблюдала, как мы играем в Маугли (после того, как меня долго уговаривали поиграть, я выбрала из всех игр самую безобидную. Дети же!).

А играли мы так: в группе было двадцать человек, поэтому в игре оказалось десять Маугли и десять волчат (естественно, «Мауглями» хотели быть все, но я восстановила справедливость). Я была волчицей и воспитывала своих «детей», отпустив их поиграть во чистое поле. Те радостно кувыркались, рычали, охотились на хищников, бабочек и мух…