– За что это? – спросил Андрей.

– Собираясь в командировку, я не планировала посещать развлекательные мероприятия, поэтому не брала с собой вечерних туалетов. Денег, чтобы купить что-то приличное, у меня нет, а те, что были, я только что потратила. Осталось на дорогу, ну, и немного на непредвиденные расходы. Если я пойду в брюках, это будет не очень вульгарно?

Андрей с нахальной оценивающей улыбкой обошел вокруг Кати, на миг задержал взгляд на ее бедрах и выдал резюме:

– Думаю, что сойдет, попка у тебя ничего себе, аппетитная. Впрочем, я еще вчера об этом сказал.

– Ну и наглец же ты, господин Ситников, – возмущенно прошипела Катя. – Никуда я с тобой не пойду!

– Почему? – пожал тот плечами. – Ты меня сама спросила, я и ответил. Любая женщина на твоем месте за такой комплимент меня бы расцеловала, а ты злишься. Странный вы народ, женщины, вам не угодишь.

– Я не любая, – нахмурилась Катя. – И сама знаю, как реагировать на своем месте. И вообще, кто тебе дал право так себя вести?

– А как я себя веду? По-моему, нормально. Хочешь, поедем ко мне, выберешь что-нибудь у сестры, – как ни в чем не бывало предложил Андрей. – Правда, у нее такая одежда, что без слезных рыданий невозможно смотреть, все – «ультра», как она выражается.

– Нет уж, – замахала Катя руками. – Я же не тинейджер, а приличный журналист. Представляешь, что потом ваши горожане обо мне скажут? Лучше простенькое, но свое и согласно возрастной планке.

– Как хочешь, – пожал Андрей плечами. – Мое дело предложить. Итак, билеты у меня, с этим все решили, завтра в шесть тридцать я подъеду за тобой в гостиницу. Теперь давай-ка пройдемся, и ты мне расскажешь о том, что случилось с Евдокимовым.

– А что здесь рассказывать? Я тебе уже по телефону все сказала. Умер он вчера в больнице от сердечного приступа. Похороны послезавтра на городском кладбище.

– И что ты думаешь по этому поводу? – спросил молодой человек и пристально посмотрел на Катю.

– А что я, собственно, должна думать? Умер человек, жалко, конечно, ведь мне так и не удалось с ним пообщаться, а редакция меня откомандировала сюда именно за этим. Но я его совсем не знаю, поэтому, естественно, изображать скорбь по этому поводу было бы глупо.

– Кать, что ты сейчас из себя дурочку изображаешь? – огорошил девушку вопросом Андрей.

Она приостановилась и, посмотрев на него в упор, спросила:

– Что ты имеешь в виду? Какую дурочку?

– Круглую, – отбрил мужчина. – Я тебе задал вопрос, и ты прекрасно поняла его значение, но пытаешься увести меня в другую сторону. Если ты настолько бестолкова, то я задам его по-другому. Как ты считаешь, у Евдокимова действительно был сердечный приступ или ему помогли его получить?

Екатерина молчала.

«Если бы я знала, что могу тебе доверять, то, может быть, и сказала, как я действительно считаю», – подумала про себя девушка. Вслух она спокойно и почти равнодушно проговорила:

– Андрей, человека нет, и уже совсем неважно, что я думаю. Я не следователь, а всего лишь журналист и лезть в это дело дальше не хочу. Пусть этим занимается тот, кто получает за это зарплату, то есть следственные органы. Мне достаточно того, что я уже пережила по этому поводу. Например, чуть не скончалась от сердечного приступа, когда мне в кровать подложили змею. Я уверена, что мне ее подложили, потому что хозяин рептилии уверял меня в том, что это совершенно безобидное, воспитанное существо, она никогда не выползает из своего аквариума… тем более что он был закрыт. Второе происшествие из меня чуть заику не сделало, когда я практически уже угодила под колеса автомобиля. И если бы ты не оказался рядом, не известно, чем бы все это закончилось. Кстати, я тебя так и не спросила тогда, как ты там оказался? Но теперь это уже неважно. – Катя безразлично махнула рукой и посмотрела Андрею в глаза. – Чего мне ждать дальше? Ты можешь мне ответить на этот вопрос? Не можешь? Тогда я сама отвечу. Ждать чего-то еще я не собираюсь. Ничего больше я не хочу знать и тем более испробовать вновь всякие «недоразумения» на своей шкуре. Я уезжаю домой с чистой совестью, потому что человек, который прислал в редакцию письмо, умер. А это означает, что проверить правдивость его информации нет никакой возможности и печатать это письмо редакция не имеет права. У нас нет полномочий на то, чтобы заводить уголовные дела на основании чьих-то писем. Если даже я и проинформирую компетентные органы о своих подозрениях, толку от этого все равно не будет.

– Почему ты так думаешь? – спросил Андрей.

– Андрей, кто будет заниматься этим делом здесь, в вашем городишке, где вся милиция куплена? В Москве тем более никто не обратит на это внимания…

– Но почему? – упрямо спросил парень.

– Да потому! Отправитель письма болен уже три года психическим заболеванием. Скажут, что это бред больного шизофреника. Да и письмо к тому же пропало. Я тоже идиотка – вместо того, чтобы сделать копию, взяла с собой оригинал. Ладно. – Катя вздохнула. – После драки кулаками не машут, больше ничего не хочу знать обо всем этом.

– Зачем же ты тогда собираешься идти на похороны? – прищурился Андрей.

– Из любопытства. Из простого женского любопытства. Хочу взглянуть на человека, который заварил кашу, из-за которой… – она не договорила и сказала совсем не то, что хотела: – Послушать, что говорят о нем люди, и вообще… – неопределенно пожала Катя плечами, – из любопытства, – вновь упрямо повторила она.

На городском кладбище собралось много народу. В прошлом Евдокимов был хорошим врачом, и многие женщины пришли сегодня из чувства благодарности к этому человеку. Некоторые из них держали за руку своих детей. Как поняла Екатерина, тех самых, которым Илья Анатольевич когда-то помог войти в жизнь. Гроб поставили на кладбищенской каталке у вырытой могилы, и начались заупокойные речи. Катя осторожно переходила от одной кучки людей к другой, приостанавливалась на некоторое время, чтобы послушать, о чем они говорят. Ее заинтересовал разговор двух пожилых женщин, и она пристроилась рядом с ними.

– Ох, жить бы да жить еще ему. Не такой уж он и старый, а на сердце вообще никогда не жаловался. Это его Черкунов довел, как пить дать! Не ладили они с ним, вот тот его и отправил на пенсию, – вполголоса сетовала одна из женщин.

– Вроде он сам ушел? – удивилась вторая.

– Как же сам? – фыркнула первая. – Он в тот день к нам пришел, лица на нем не было, растерянный до ужаса. Мой Иван поинтересовался тогда, что это с ним, а Илюша ему и говорит: «Да вот, Ваня, не угодил я теперешнему начальству, на пенсию решили меня отправить, говорят, сую нос не в свое дело, много спорю. А как же оно не мое, когда я его, можно сказать, сам выпестовал? Как же не спорить, когда они такие вещи делают? Ничего, они у меня еще попляшут, я свои труды чужому дяде за здорово живешь отдавать не собираюсь. Ладно бы, использовали их, как положено настоящим ученым, как я хотел, а то ишь что удумали». Иван мой тогда поинтересовался, что, мол, за труды и в чем вообще дело. А Илья только рукой махнул. Все равно, говорит, не поймешь. Ну вот, а через неделю после этого Илья в психиатрическую больницу и попал, – вздохнула женщина и утерла платком набежавшую слезу. – Но я тебе точно могу сказать, что он был совершенно нормальным. Ведь как только он выписался – его племянница оттуда под расписку забрала, – в первую очередь к нам с Иваном пришел. Какой был, такой и остался, все соображал! Не знаю, кто его туда вообще определил, а сам он ничего не захотел говорить, сколько у него Иван ни спрашивал. Говорил, не лезь, Ваня, в это дело, я сам во всем разберусь, до Москвы, говорил, дойду, а накажу бессовестных людей. Не имеют, говорил, права такие люди врачами быть, они же клятву Гиппократа давали. Сколько Иван тогда у него ни допытывался, Илья ему так ничего и не сказал, имен тоже не назвал. А что их называть-то? Сейчас в клинике Черкунов заправляет, это и так всем известно. Вон глянь-ка только на него. – Женщина указала в сторону могилы, рядом с которой стоял бывший ученик покойного и пел запоздалые дифирамбы в адрес усопшего. – У него, говорят, очень влиятельный покровитель есть, – тем временем продолжала говорить женщина. – Аппаратуру дорогущую из-за границы для лаборатории прислал, своих специалистов из Москвы привез. А Илья – что? Врач, конечно, заслуженный, старой закалки, сейчас таких уже нет, да, видать, не стал под ихнюю дудку плясать, вот его и…