Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зато за это время она наконец-то придумала, что подарит Рихарду на восемнадцатилетие. Поглощающий Души, покоящийся в ножнах, что лежали на её кровати, был мечом лёгким, удобным, простым, но всё же по-своему красивым: блестящая сталь, хорошая крепкая рукоять, украшенное простым узором навершие… Стоит немного починить чуть испортившийся в результате двух битв клинок — и будет идеальный подарок.
К полудню небо начало светлеть, ветер разогнал тучки, и, хотя дождь ещё едва накрапывал, Кристина велела седлать коней. Мысленно она молилась, чтобы дождь не ударил с новой силой, чтобы ничто не помешало ей спокойно добраться до Айсбурга хотя бы к вечеру… То, что за два дня она преодолела такое расстояние, проскакав через пол-аллода, уже было чудом.
То и дело взмахивая поводьями, подгоняя лошадь и ощущая, как ветер треплет её волосы, выбивая пряди из наспех заплетённой короткой косы, Кристина вспоминала убитого ею Эриха Хенвальда. Судя по всему, отваги этому юноше было не занимать, и этим, а ещё возрастом он напоминал ей Рихарда, и она не могла отделаться от этих ассоциаций. Бросился бы Рихард в битву, пока ещё не имея на это права, но зная, что его помощь будет неоценима? Что он сможет кого-то спасти — своих друзей, близких, родственников? Что при этом подвергнет себя опасности и увеличит свои шансы погибнуть? Скорее всего — да. Кристина хорошо знала младшего брата своего мужа, они были знакомы ещё со времён прошлой войны, поэтому она считала, что её суждения вполне справедливы.
И теперь, подгоняя коня, словно пытаясь убежать от неумолимо заходящего солнца, она надеялась, что, сдержав обещание, ещё и попытается спасти Рихарда от чего-то такого, на что невольно обрекла Эриха. Вряд ли, конечно, жизни Штейнберга-младшего сейчас что-то угрожает, но Кристина всё равно ощущала этот необъяснимый, доводящий до дрожи и исступления страх. И никак не могла от него избавиться, понимая, что он уйдёт лишь тогда, когда она увидит юношу воочию.
Солнце размеренно катилось на запад, будто огненное колесо, и когда вдалеке, на укреплённом скалистом холме, показались очертания Айсбурга, Кристина выдохнула с облегчением. Ещё час-два, и она вернётся домой. И больше не будет никаких битв и войн, казней и обвинений, крови и боли. По крайней мере, не она теперь будет решать, кого ей казнить, а кого миловать. Пусть Генрих дальше разбирается сам.
Солнце уже почти село, когда Кристина подъехала к высоким воротам неприступного Айсбурга.
Эпилог
Я не понял, почему маршалу победы ещё не налито? («Смерть Сталина»)
Она отказалась от ванны и платьев, это всё можно отложить на потом. Она надела свою кольчугу поверх стёганки — на некоторых кольцах засела ржавчина, оставленная чьей-то кровью. Потом она достала из груды привезённых вещей знамя Хенвальдов — огромное полотнище, на котором были вышиты три зелёных холма на бежевом поле. Но уже никогда это знамя не будет развеваться над полем битвы, над строем рыцарей и солдат, над замком из желтоватого камня, что стоит средь лесов и холмов на западных границах Бьёльна. Те знамёна, что реяли над башнями Хенвальда, были сожжены в день казни Ульриха. Осталось лишь это, боевое, под которым его войска ходили в битву, под которым они поднимали восстание и убивали людей Кристины.
Она пошла по длинным, тёмным, пустым коридорам в главный зал, откуда доносились звуки музыки и смех — даже на первом этаже огромного замка это всё хорошо было слышно. Она шла, и за ней шли те десять человек, что она забрала с собой из Хенвальда раньше других. И сердце её бешено стучало, будто направлялась она не в пиршественный зал, а на битву — в очередной раз.
Кристина сжимала стяг, то и дело свободной рукой проверяла меч на поясе, чувствовала, как дрожат её пальцы, но на лице всё равно не шевельнулся ни один мускул. Врагов в Айсбурге у неё нет, разве что одна Луиза, но всё равно показывать свою слабость, свои переживания сейчас нельзя. Уже потом, после пира, в супружеской спальне она выговорится Генриху, поделится с ним тем, что терзало её все эти дни и терзает до сих пор, даст понять, как сильно ждёт его утешений и приободряющих слов и объятий.
Но это будет позже.
Сейчас Кристина шла в зал знакомыми коридорами, не боясь пропустить поворот или зайти не туда — Айсбург она знала хорошо, потому что он с недавних пор стал её домом, а два года назад — ещё и спасением от лишений и отчаяния. И теперь она вернулась сюда после подавления восстания, после кровавых стычек и страшной боли, в том числе и душевной, и снова искала здесь поддержки и спасения.
«Нужно было прикончить тебя, когда ты нищей попрошайкой приползла под стены Айсбурга», — сказал ей Хенвальд. В чём-то он был прав: у Кристины тогда не было ни средств, ни армии, ни союзников, но всё же чувство собственного достоинства она не потеряла. И эти бесконечные тёмные коридоры сейчас напомнили ей, как важно сохранить это самое достоинство в столь непростое, страшное время.
Кристине хотелось верить, что сохранила она его и теперь, после всего произошедшего.
Два стражника с улыбкой распахнули перед ней двери в большой зал, и Кристина вошла в этот океан света, что давали многочисленные свечи на люстрах и факелы на стенах, в этот круговорот счастья и смеха… Но когда она вошла, музыка тут же стихла, равно как и смех, и взгляды всех присутствующих оказались прикованы к Кристине. Здесь находилась сотня человек, не меньше, и все смотрели на неё… Все были рады ей, все ждали её — Кристина чувствовала это, и сердце её счастливо трепетало. Она всё-таки уходила на войну, рисковала погибнуть или получить тяжёлую рану… И сейчас, когда все присутствующие видели её живой и здоровой, когда они явно выражали свою радость по этому поводу, она поняла, насколько ей повезло.
Кристина подошла к помосту, стуча каблуками по полу. Генрих, как всегда, сидел на высоком хозяйском месте, но сегодня для Рихарда поставили не менее высокий стул, и сейчас они были на равных. Рихард весь сиял, и в прямом, и в переносном
