псиоников. Вот так я подумал. Ну, и в силу того, что Федя убил двоих, то его решили тоже, сразу замочить на месте. По сути, вроде как я — виновник его гибели. Вот, что получается.

Да, он был сам странный. Это — факт. Невольно вспомнилось о том самом пресловутом сумасшествии псиоников. Но блин…Что больше всего меня злит в законе о признании нас преступниками без отговорок и сомнений…

Мы не выбираем такую жизнь. Никто не спрашивает нас, хотим ли мы получить эти долбанные способности. Нет выбора. Вот в чем прикол. Нет его. Вообще. За что мы должны умирать? Почему? Я, может, хотел бы остаться обычным человеком. Может, как Настя, хорошо учился бы. Глядишь, вместе уехали бы поступать в колледж. Да что угодно… Но вот это — был бы мой выбор. Захочу убраться из рабочего квартала — уберусь. Захочу получить образование — разобьюсь в кровь, но получу. Даже можно попробовать изменить жизнь. И это решаю только я. Даже если захочу лежать в луже собственной блевотины, обмочив штаны, как отец Насти, это — тоже мой выбор.

Но у псиоников выбора нет. А нас еще за это и убивают.

В общем, как-то одно к одному получилось…Сорвало у меня тормоза. В нормальном состоянии никогда не кинулся бы на Романовского. Не потому что не желаю ему смерти. Желаю. Сильно. А сейчас — особенно.

Дело в другом. Это просто глупо. У Ликвидатора — защита. Силой псионика его не возьмешь. Ни одной способностью, ни четырьмя. Правда, я подозреваю, что эта хваленая защита привязана к кулону на шее полковника. Он отключил при мне в тот раз дом. Но ведь я смог нырнуть в его сознание. И предполагалось, что в ход пойдёт психометаболизм. Значит, сам Романовский был беззащитен. Соответственно, о кулоне надо узнать больше информации. Привязан ли он к Ликвидатору? Может ли еще кто-то им пользоваться? В общем, пока что это — вилами по воде.

Но вот драться…Тем более подростку со взрослым мужиком, прошедшим специальную подготовку…Бред, короче. Уверен, сам Ликвидатор легко бы со мной справился без своих особистов. Имею в виду, чисто в мордобое. Просто не по чину ему уже такое.

Если что и планировать, то основательно, заранее, исподтишка. Оружие нужно. Обычное. Просто оружие, которым можно оборвать его поганую жизнь. Огнестрельное. А так, как я… Сорваться с места, чтоб…Что? Отхватить мандюлей? Вот я и отхватил.

Нет, меня не били, само собой. Просто я ведь сопротивлялся. Очень активно. По-моему успел несколько раз ударить того, кто меня держал. Даже боль в руке и реальная возможность быть задушенным, не остановили. В итоге, к первому особисту присоединился второй и они держали меня вдвоем, мордой вниз, пока не прошел приступ ярости. Сквозь красную пелену в сознании я слышал смутно голос Ликвидатора.

— Осторожно! Причините ему вред, под трибунал пойдёте!

После того, как я затих, успокоившись, Романовский, который стоял рядом и наблюдал за нашей возней на земле, надел перчатки, вынув их из кармана, подошел к Феде, затем с выражением брезгливости на холеном лице выдернул из его шеи дротик.

— Снотворное…– Сказал он мне, а потом отдал исподьзованую иглу одному из своих спецов.

Я уже стоял на ногах, утирая кровь, которая капала из разбитого носа. Несмотря на то, что рожа чужая, досталось моему настоящему лицу.

— На…– Полковник вынул из другого кармана своего кителя носовой платок и бросил его мне. — Приведи себя в порядок. А то…как дурак выглядишь. Стыдно даже. Ты — мой племянник. Не позорь дядю.

Я поймал вещь Ликвидатора, хотя в реальности, с огромным удовольствием, швырнул бы этот чертов платок обратно, полковнику в рожу. Племянник… Интересно, хоть кто из особистов верит в эту чушь…

Романовский тем временем наклонился к Феде, который по-прежнему лежал лицом вниз, и двумя пальцами в секунду нашел его сонную артерию.

— Умер…– Сообщил полковник особистам — Его унесите. И…в лабораторию отправляйте. Надо посмотреть, степень изменений в теле. Антон, он был уже на грани. Необратимый процесс.

Последние две фразы Ликвидатора были ответом на мой взгляд. Я просто не стал вслух спрашивать, с хрена ли пацан умер от снотворного? Но подумал об этом, наверное, слишком выразительно.

— На какой грани? — Спросил все-таки полковника с интонацией, мол, ну-ну… Трынди, трынди…

— Уберитесь тут. — Романовский, проигнорировав мой вопрос, снова посмотрел на особистов.

Один из спецов, который стоял до этого в стороне, подошел к Феде, перевернул его, взял за ноги и потащил куда-то. Выглядело это так, будто он просто волочит мешок. Не человека — хлам.

Я отвернулся. Было противно и мерзко на душе. Чувствовал себя предателем.

— Он бы все равно умер. — Ликвидатор, наконец, соизволил переключить свое внимание на меня. — Ему оставалось совсем немного. Идём. В машине поговорим.

Не дожидаясь от меня ответа, Романовский пошел туда, где осталась тачка, на которой мы приехали с Олегом. Кстати, и автомобиль, и Олег были на месте. Охранник сидел за рулем, все с тем же каменным выражением лица, уставившись вперед.

Остальные особисты остались в доках. Но я при этом уже не обольщался, будто рядом нет никого, кто наблюдал бы за мной и моим поведением.

Полковник уселся на заднее сиденье. Я обошел машину и сделал то же самое. Было бы, наверное, круто, демонстративно плюхнуться на место рядом с водителем. Но я слишком устал. Как всегда, стоило злости схлынуть, навалилась слабость. Будто я физически работал часов двадцать, не меньше.

— Ну, готов слушать? — Спросил он, едва тачка тронулась с места.

— Готов. — Ответил я, потому что вопросы были. Немало. Не факт, что Романовский скажет правду, но хоть какая-то информация должна появиться.

— Знаешь, жизнь имеет удивительно извращенное чувство юмора…– Начал Ликвидатор издалека. Причем, судя по всему, очень сильно издалека. — Способности псионика проявляются в юном возрасте. У детей. Крайняя планка — шестнадцать лет. Еще хуже. Подростки очень нестабильны. Мотыляет вас из стороны в сторону. И это — самая большая проблема. Вы же… Вы вообще не соображаете, что способности псионика — опасная сила. Опасная не только для окружающих, но и для вас самих. Вы думаете, игрушки все это…

Я не выдержав, громко хмыкнул. Ни хрена себе игрушки…У нас, наверное, очень разное понимание данного слова.

— Ну, хорошо…давай с другой стороны зайдем. — Полковник мою реакцию оценил правильно. — Вот смотри…У обычных людей мозг…он очень ленивый. Очень. Знаешь, почему?

Я молча покачал головой. Что, блин, за умные разговоры начались. Там пацана, как дерьмо какое-то, по земле утащили, собирая его затылком мусор, а он мне тут всякую ерунду прививает.

— Так вот…– Полковник, в отличие от меня, оставался все так же спокоен. Интересно, есть ли что-то, способное вывести его из себя? Ну, кроме странных воспоминаний. — Когда человек ленится и ничего не делает, мозг потребляет девять процентов энергии. А когда начинаете думать — до двадцати пяти. И это — уже катастрофа. Потому что когда мы ленимся, у нас эндорфины, эти внутренние наркотики, выбрасываются в мозг и в результате — мы мало того, что бездельничаем, мы еще и кайф ловим. А когда, не дай бог, начинаем трудиться, мозг придумывает миллион способов, чтобы нас от этого отвадить. В итоге организм сопротивляется и, предвидя энергозатраты, просто криком кричит: «А что я буду делать завтра⁈ Где гарантия, что еда в холодильнике снова появится⁈» Ну, ты понял смысл. Когда мозг включается в работу — тело запускает расход энергии. И это мы говорим об обычных людях. А теперь, смотри…Вот псионик… Пацан, которого ты сейчас видел сам. Да, он тренировался год. Развивал психометаболизм. Готовил себя, свое тело. Но сегодня, чтоб сбежать от особистов, его мозг не просто работал. Он, скажем так, работал свыше своих возможностей в очень ограниченном сроке. Свыше возможностей псионика. Более того, заставил тело тоже работать свыше возможностей. И тоже в рамках временного отрывка, слишком короткого для подобных затрат энергии. Для подобных процессов. Пацан за несколько часов изменил структуру мышц, отключив нервные окончания. Добавил себе силы. Увеличил скорость. Это все — команды, которые его нейроны отправили организму. И тело…Оно стало похоже на воздушный шар, который продолжают надувать, несмотря на то, что он уже полон воздуха. Ты ведь знаешь, что произойдёт, если продолжать надувать заполненный воздухом шар?

Я молчал. Не говорил ни слова в ответ. Сидел полубоком,