Федор осторожно вышел с кухни, убедился, что Ирина все так же в отрубе, даже позы не сменила, и взял с их трюмо со старомодного вида зеркалом-раскладушкой, стоящем в коридоре, Иринину сумку. Порылся, вытащил кошелек и заглянул в него. Черт, с ума сойти — тридцать рублей! А-а-а!!! Ну не пешком же через всю Москву в Ясенево идти! Да и менты остановят как пить дать, документы проверят, а это — нельзя! Господи, где же денег взять?!

Взгляд Федора упал на куницынскую дубленку. Да, вот откуда деньги берутся! Правда, мама его учила в детстве, что шарить по чужим карманам нехорошо, но уж больно критический сейчас момент. Да и семья покойного не обеднеет, если Федор позаимствует (какое хорошее слово!) у своего начальника пару тысяч рублей. «В счет причитающейся мне зарплаты!» — хохотнул про себя Федор и взялся за дубленку. Но ничего напоминающего кошелек или лопатник в ее карманах он не обнаружил.

Ну да болван я, кто же носит деньги в верхней одежде? Кошелек носят в кармане брюк, портмоне — в пиджаке. Федор бросился в спальню. Ужасный запах снова чуть было не приклеил его желудок к позвоночнику. Пересиливая брезгливое отвращение, он обшарил пиджак и брюки Куницына. Фантастика — все было, кошелька не было.

Оставалась единственная надежда — кейс. Федор аккуратно вытащил его из щелки и положил на край постели. К счастью, кодовый замок был не закрыт, и Федор поднял крышку.

То, что Федор увидел внутри, потрясло его. В черных шелковых недрах кейса вместе с искомым «лопат-ником» и еще одной бутылкой «Курвуазье» в коробке лежал короткоствольный револьвер в рыжей наплечной кобуре, портативный карманный компьютер в чехле и… ровные пачки новеньких американских долларов сотенными купюрами. Много. Они были уложены очень аккуратно — в три ряда по пять пачек, и так три слоя. Еще три пачки были торцом всунуты между остальными пачками и коньяком, словно отделяя деньги от прочего внутреннего пространства, и еще две лежали сверху остальных — просто так. Федор быстро пересчитал пачки: трижды пять — пятнадцать, да в три слоя — сорок пять, да плюс три, да плюс две… Выходило ровно пятьдесят пачек. По десять тысяч долларов в каждой. Пятьдесят на десять… Пятьсот тысяч. Полмиллиона долларов.

Неизвестно, сколько времени Федор так вот сидел бы на корточках над открытым кейсом, как Кощей над златом, если бы краем глаза он не уловил шевеление в углу комнаты. Он резко повернул голову. В дверях спальни с мертвенно-бледным лицом, еще более белым на фоне алого пеньюара, стояла Ирина. Глаза у нее были совершенно безумные. Наверное, последние слова Федор произнес вслух, потому что Ирина повторила их, как эхо в горах:

— Да, полмиллиона долларов…

Федор захлопнул крышку кейса и, резко встав, всем телом повернулся к Ирине. Какова! Еще не остыло тело любовника, час назад застреленного у нее, мягко скажем, на глазах; она сейчас наедине с мужем, который то ли разводиться с ней планирует, а то ли и придушить по-простому, по-шекспировски, а ей — хоть бы хны! Она — про деньги! Феноменально! Боже, какой же, оказывается, монстр жил рядом с ним все это время! И, главное, как искусно этот монстр маскировался под совершеннейшего ангела! Федор почувствовал, как его губы сами собой собираются в злую гузку.

— Выспалась? — вместе с хмурым взглядом бросил он жене.

— Я боялась сойти с ума, — немного нараспев ответила Ирина, бессильно прислоняясь к косяку. — Я запила тазепам коньяком и вырубилась. Мне снились ужасные сны.

— Более ужасные, чем действительность? — хмуро поинтересовался Федор.

— Да, гораздо, — слабо улыбнулась Ирина. — Мне снилось, что убили тебя.

У Федора аж дыхание перехватило от такой наглости. Он уже открыл рот, чтобы прямо сейчас высказать жене все, что он о ней думает, и вдруг понял, что ему не хочется. Потому что Ирина его больше не интересовала.

— Давно это у вас? — только и спросил он, кивая на тело на постели.

— Что — это? — устало переспросила Ирина, непонимающе глядя на Федора. — Ничего не было. Если говорить формально точно, ничего не успело произойти.

— А, ну да — не было бы счастья, да несчастье помогло! — не удержался от сарказма Федор. — Я уже вижу заголовки завтрашних газет: «Меткая пуля снайпера позволила жене избежать акта супружеской неверности!»

«Меткая пуля мужа-снайпера!» — сформулировалась в голове Федора ментовская редакция такого заголовка, и у него снова неприятно засосало под ложечкой.

— Конечно, у тебя есть право на иронию, но, как бы то ни было, я не лгу, — устало произнесла Ирина. — У меня никогда ничего не было ни с ним, ни с кем другим. Меня еще Ольга предупреждала, что ее мужик — беспринципный котяра и вполне может потребовать платы за услугу. Но сначала он вел себя совершенно корректно. А недавно позвонил и вроде между прочим намекнул, что неплохо бы рассчитаться. Я опешила, возмутилась, тогда он прямо пригрозил, что уволит тебя. А если я ему уступлю, то — наоборот, повысит тебе зарплату на сто пятьдесят долларов в месяц. И поклялся, что это будет всего один раз. Еще пошутил так цинично, что почти две штуки в год — это очень хорошая плата за одну ночь любви. И дал сутки на размышление. Это было позавчера. Знаешь, Федь, — так достало это безденежье! И тут ты еще машину вчера разбил, мы с тобой так страшно поругались… Я согласилась.

Ирина произнесла эту речь это тихо и совершенно без эмоций, как будто просто информировала Федора о чем-то малозначащем. Ее отсутствующий взгляд словно говорил: «Я знаю, ты все равно будешь считать, что я лгу, но все обстоит именно так и ни на йоту иначе, хочешь верь, а хочешь нет!»

Что самое интересное, Федор на самом деле не знал, верить Ирине или нет. А ведь только что он не верил ей совершенно. Ведь если разобраться — кто не без греха? Сам-то он — не хорош ли гусь? Час с небольшим назад разве он не был в секунде от того, чтобы залезть в адюльтер по колено, то есть, пардон, послегка-повыше?! Застукай его Ирина в тот момент, со спущенными-то штанами, во всеоружии — что бы он объяснял? Что де-факто, мол, ничего не было, хошь верь, родная, хошь режь?! Не успел-с! Ну и чем он лучше? Да, понять — значит простить; увидеть себя на месте обвиняемого — полностью оправдать его. Федор почувствовал, как благородно-ветвистая ярость обманутого мужа начинает растворяться в нем без остатка.

— То есть, буквально, имело место быть принуждение к сожительству путем угроз материального характера? — не смог, однако ж, не поерничать он. — Использование работодателем служебного положения с целью получения интимных услуг от жены подчиненного! Не желая ставить благосостояние семьи под угрозу, жена отдается похотливому начальнику мужа!

— Как хочешь назови, все было именно так, — обреченно ответила Ирина и бессильно сползла по косяку двери на корточки.

В этой позе она была сейчас как нашкодившая маленькая собачонка, которая снизу вверх умоляюще глядит на хозяина. Федору стало жалко Ирину. И, главное, — он почти верил ей.

— А интимную стрижку на… ну, сама знаешь где, для домогателя зачем тогда было делать? — прищурившись, вывалил он на сукно последнее обвинение. — Пеньюар нацепила… Что, на всякий случай решила оставить среди клиента наилучшие воспоминания?