этому случиться, – отрезал Консул. – И поэтому тебя не перемещают из камеры, о местонахождении которой знают всего двое, что резко уменьшает вероятность твоего освобождения.

– Почему вы не используете меня? – вдруг спросил рыцарь. – Почему не прочитали «слово князя» и не представили публике как раскаявшегося в содеянном преступника?

Ответа не ждал, но получил его:

– Во-первых, я ещё не решил, как лучше тебя использовать. Во-вторых, прошло слишком мало времени, и столь быстрое раскаяние вызовет серьёзные сомнения в его искренности. – Пауза. – Как ты понимаешь, самым разумным выходом было бы устроить публичную казнь особой жестокости, однако советники уверяют, что времена изменились и теперь подобное мероприятие не вызовет нужного мне эффекта.

– Интересное замечание.

– Я тоже не уверен в точности советов, поэтому пока не отказался от мысли устроить тебе долгую и мучительную казнь. Эта идея рассматривается наравне с прочими.

– Понимаю.

– Тебя это не тревожит?

– Вы спрашивали в ходе нашей прошлой беседы.

– Мне не было необходимости спрашивать, я знаю, что ты не боишься. – Странно, но Консул сумел разместиться на неудобном седалище с необычайным комфортом и грацией. В какие-то мгновения Дориану казалось, что лидер Альянса сидит не на табурете, а в прямом кресле. – Ты умён, прагматичен, умеешь просчитывать ходы… в тот момент, когда ты понял, что Лисс примкнула к Сопротивлению… ты ведь давно это понял?

– Конечно.

– Ты понял… и в тот самый миг ты уже знал, что предашь меня. Ты ещё не знал, когда это случится, но не сомневался, что предашь обязательно. Вот тогда ты мог испугаться, Дориан, но в этом нет ничего постыдного, поскольку ты умён и тут же оценил последствия своего шага. Ты тщательно обдумал всё, что я могу с тобой сделать, и принял это. Поэтому теперь ты не боишься и готов к смерти, даже к самой лютой.

Машар промолчал.

– А ведь ты даже не нав…

– Не только навы отличаются твёрдостью.

– И тут ты прав, – признал Консул. – Но у каждого есть слабое место, даже у каждого нава. И так получилось, что я знаю твоё…

– Вы обещали, что оставите Лисс в покое, – глухо сказал Машар.

– И пальцем не трону, – отчётливо и веско произнёс Консул. – И разорву на куски любого, кто осмелится причинить ей хоть малейший вред.

– Но это моё единственное слабое место.

– Слабое место не Лисс, а твоя любовь к ней.

Рыцарь вздрогнул. А затем криво улыбнулся:

– «Слово князя» не поможет?

– «Слово князя» я оставлю на тот случай, если не придумаю ничего поинтереснее, – не стал скрывать Консул. – Его недостаток в том, что Лисс поймёт происходящее, а ты – нет. Ты будешь по-прежнему её любить и расстраиваться, не понимая, почему девушка постепенно отдаляется. А она будет разрываться на части, зная, что ты – это не ты, принимая твою тупость, мучаясь из-за твоей верности мне, и однажды уйдёт.

– Что же вам не нравится?

– Хочу придумать что-нибудь более жестокое. Чтобы вы оба заплатили за слово, которое мне пришлось дать.

– Но в данном случае я тоже окажусь несчастен.

– У тебя останется любовь ко мне, которая не позволит стать несчастным и придаст смысл твоему существованию. Ты сможешь обратиться ко мне за утешением и получишь его, потому что я – милостив. Ну и в принципе твои чувства не будут такими острыми, как мне хотелось бы. Мне нужно, чтобы ты понимал происходящее и ощущал его так же, как будет ощущать Лисс. – Консул пошевелил пальцами. – Ну, или всё-таки казню тебя.

Он начал подниматься, показывая, что визит завершён, и Машар поинтересовался:

– Вы приходили, чтобы напугать меня?

И так заставил Консула остановиться. Он поднялся на ноги, но не ушёл, постоял, глядя на пленника с необычайной серьёзностью, после чего рассказал:

– Однажды я допустил ошибку, которая стоила мне… всего. И это не игра слов и не преувеличение: допустив ту ошибку, я потерял всё, и это притом, что у меня было всё. Вообще всё. Ты не способен осознать, о чём я говорю. И это тоже не игра слов: мне принадлежала Вселенная. – Консул, бывший когда-то первым князем Нави, сжал кулак. Но сдержался и продолжил достаточно спокойным тоном: – Так вот… Обладая всем и чувствуя себя абсолютно всемогущим, я допустил ошибку и всё потерял. Я начал сначала и намереваюсь вернуть то, что у меня было… а было у меня, как ты помнишь, всё. И я верну, в этом нет сомнений. Но я не хочу снова ошибиться, а это возможно. А ты… ты являешься носителем того духа, или тех принципов, или той железной воли… я пока не знаю, как это определить… Так вот, ты совершенно очевидно являешься одним из тех, из-за кого моя ошибка стоила так дорого. Ты готов пожертвовать абсолютно всем реальным ради того, что считаешь правильным. И я буду смотреть на тебя и думать. И учиться не ошибаться впредь.

– Вы ведь победили в Первой Войне, так? – очень тихо спросил Машар.

И первый князь гордо вскинул голову:

– Я поднял Навь из того ужаса, в котором Спящий определил нам существовать, и растерзал его любимых детей. История Вселенной, которой суждено было стать детской комнатой асуров, потекла иначе. Я нарушил Замысел, благодаря мне появились иные расы и в том числе – ты.

– А может, Замысел в том и заключался? И одержав победу в Первой Войне, вы не стали богом, не сравнялись со Спящим, а лишь исполнили его волю? Дети не смогли защитить свою комнату, а вы разломали дверь и открыли остальные помещения дома. Вы – инструмент, Консул.

– Не нужно меня злить, – улыбнулся первый князь. – Я знаю, кто я.

– Но ещё вам нужно знать кем вас воспринимают.

– Необязательно.

– В таком случае, вам не избежать следующей ошибки, в результате которой вы вновь потеряете всё, – пожал плечами Машар. – Хотите быть богом – станьте им, а не требуйте от других считать себя богом.

///

– Он вас расстроил?

– Заставил задуматься, – ответил Консул, усаживаясь за письменный стол. – В очередной раз.

– Он всего лишь предатель, заурд, самый обыкновенный предатель.

– Предателями становятся ради выгоды или спасения шкуры. А Дориан предал меня, чтобы умереть, и при этом – я знаю точно – он меня по-настоящему уважает. – Консул помолчал. – Не думаю, что мы можем назвать его обыкновенным.

– Просто он вам нравится, заурд, – обронил Схинки. Он хотел поёрзать в не предназначенном для орангутанов кресле, но передумал, сохранив неудобную позу.

– Он пошёл на смерть.

– Что может быть глупее?

– Что может быть сильнее? – Консул откинулся на спинку и невидяще уставился на раскрытый, не не включённый ноутбук. – Когда я поднимал Навь из