Обе стороны понимали вес проблем завтрашнего дня: «Карфагеняне сражались за свою безопасность и господство над Африкой, римляне – за мировую империю. Найдется ли человек, который смог бы остаться равнодушным, читая рассказ об этой схватке? Никогда еще не было столь испытанных войск или столь счастливых и искушенных в военном искусстве полководцев, и никогда Фортуна не предлагала сражающимся армиям более великолепный победный приз» (Полибий). Но если приз был велик, велика была и расплата за поражение. Римляне, будучи побитыми, были бы изолированы в глубине враждебной страны, а гибель последней надежды вместе с карфагенской армией означала крах Карфагена. Командующие подчеркнули эти два фактора, когда на рассвете вывели свои войска для последнего испытания и сделали последние распоряжения.

Сципион выехал перед строем и обратился к своим людям с несколькими словами. Отчет Полибия, хотя по необходимости передавая только суть, а не точные выражения, настолько в духе характера Сципиона, что его стоит привести. «Вспомните ваши прошлые битвы и сражайтесь как храбрые люди, достойные себя и своей родины. Держите перед глазами, что, если вы разобьете врага, вы не только станете неоспоримыми хозяевами Африки, но завоюете для себя и своей страны бесспорное господство и верховенство над остальным миром. Если же битва окончится несчастливо, павшие в битве найдут себе в смерти за свою страну прекраснейший памятник, а бежавшие с поля боя покроют остаток дней своих позором и бесчестьем. Ибо нигде в Африке вы не найдете убежища, а если вы попадете в руки карфагенян, каждому ясно, какая судьба ожидает вас. Я молюсь, чтобы ни один из вас не дожил до этой судьбы; теперь, когда Фортуна предлагает нам самую славную из наград, победим мы или ляжем мертвыми, неужели мы покажем себя столь трусливыми и низкими глупцами и из простой привязанности к жизни отринем величайшее благо и примем на себя величайшие беды! Идите же теперь навстречу врагу, перед вами две цели – победа или смерть. Ведь люди, охваченные таким духом, должны всегда одолевать своих противников, ибо идут в битву, готовые бросить жизнь смерти в лицо». Во время речи, говорит Полибий, «он держался так прямо и с таким радостным лицом, как будто победа была уже одержана». На другой стороне Ганнибал приказал каждому командиру иностранных наемников обратиться к своим людям на их языке, воззвать к их жажде добычи и уверить в неминуемости победы ввиду присутствия его самого и войск, которые он привел с собой. Командирам карфагенских наемников он приказал напомнить людям о страданиях их жен и детей в случае римского завоевания. К своим собственным людям он обратился лично, напомнив им о семнадцатилетнем боевом товариществе и непобедимости, о победе при Требии над отцом нынешнего римского полководца, о Тразимене и Каннах, «битвах, с которыми предстоящую схватку не стоит даже и сравнивать». Он просил их нацелить глаза на неприятельскую армию и увидеть самим, что римляне уступают им числом и представляют собой вообще только осколок сил, которые они разбили в Италии.

В диспозициях обоих полководцев стоит отметить несколько деталей. Сципион поставил тяжелую римскую пехоту – он имел, вероятно, два легиона – в центре. Лелия с италийской конницей он поставил на левом крыле, а на правом крыле Масиниссу со всеми Нумидийцами, конными и пешими; последние, вероятно, продолжали центр, а конница встала на внешнем фланге.

Тяжелая пехота была построена в обычные три линии: гастаты, принципы и триарии. Но вместо того, чтобы расставить их в обычном шахматном порядке, когда манипулы второй линии прикрывали интервалы между манипулами первой, он поставил манипулы второй линии прямо в затылок манипулам первой. Таким образом, между когортами образовались широкие живые коридоры.

Этим он достиг двоякой цели: создал средство против атаки карфагенских боевых слонов, которые могли смешать его ряды, а с другой стороны, облегчил работу собственной военной машины, дав застрельщикам возможность быстро делать вылазки и отступать в поперечные интервалы между манипулами. Этих велитов он разместил в продольных промежутках между манипулами первой линии, приказав им начать схватку и, если слоны будут теснить их, отступать. Даже их отступление он обставил специальными инструкциями, приказав тем, у кого будет время, бежать назад по коридорам и собираться в тылу армии справа, а тем, кто будет опрокинут, убегать вправо или влево, как только они отступят за первую линию, и двигаться по боковым проходам. Его мудрая предусмотрительность позволяла сберечь человеческие жизни, обеспечивала гладкое функционирование боевой машины и повышала наступательную мощь – истинное осуществление принципа экономии сил. Это можно считать прообразом нынешнего рассредоточения сил, ибо цель была такой же: снизить эффект вражеского обстрела, создавая пустые интервалы, и уменьшить цели, рассредоточив людей. Разница только в том, что снаряды Ганнибала были живые, а не железные.

У карфагенянина было восемьдесят слонов – больше, чем в любой из прежних битв, – и, чтобы устрашить врага, он поставил их перед своим фронтом. Поддерживали их в первой линии лигурийские и галльские наемники, смешанные с балеарскими и мавританскими легкими войсками. Это были войска, которые отправил домой Магон, числом около двенадцати тысяч, и думать, что весь этот отряд состоял из легких войск, – общая историческая ошибка.

Во вторую линию Ганнибал поставил карфагенских и африканских наемников, а также македонский отряд; в целом их силы, вероятно, превышали силы первой линии. Наконец, собственные войска Ганнибала образовали третью линию, отстоявшую более чем на двести ярдов от остальных, – очевидно, чтобы держать их нетронутыми в резерве и уменьшить риск втягивания в общую свалку до приказа командира. На флангах Ганнибал поставил конницу: Нумидийских союзников – на левом, а карфагенских конников – на правом. В целом его силы, вероятно, превышали 50 тыс., достигая, возможно, 55 тыс. Силы римлян не столь ясны, но, если мы допустим, что каждый из двух легионов Сципиона был удвоен за счет равного числа италийских союзников, и добавим к ним 10 тыс., которые привел Масинисса, мы получим численность в 36 тыс., если легионы были полного состава. Вероятно, их было меньше, ибо какие-то потери были понесены в ходе начальных операций, после оставления базы.

Первая фаза. Битва началась, после предварительных стычек между нумидийскими конниками, с приказа Ганнибала вожатым слонов атаковать римскую линию. Сципион быстро побил козырь противника: оглушительный рев труб и рожков внезапно раздался по всей линии. Резкий и мощный звук так напугал слонов, что многие из них сразу же показали хвост и бросились назад, на свои собственные войска. Особенно плохо было на левом фланге, где они смешали нумидийскую конницу – лучшую кавалерию Ганнибала, – как раз когда она пошла в атаку. Масинисса тут же ухватился за золотой случай, приказав идти в контратаку, которая, разумеется, опрокинула дезорганизованного противника. С Масиниссой, висящим у них на плечах, они были прогнаны с поля боя, оставив карфагенский левый фланг без прикрытия.

Остальные слоны вызвали замешательство среди велитов Сципиона, которых атака застала перед фронтом. Но предвидение, обеспечившее «коридоры» и предусмотревшее метод отступления, оказалось оправдано результатами. Ибо слоны избрали путь наименьшего сопротивления, предпочтя проникать в коридоры, вместо того чтобы атаковать спаянные ряды тяжелых пехотных манипул. Забежав в коридоры, велиты, спрятавшиеся в поперечных проходах, осыпали их стрелами с обеих сторон. Такой прием оказался слишком горячим, чтобы слоны стали мешкать, когда ворота бегства стояли широко открытыми. В то время как некоторые из них бросились вперед, безвредно пройдя насквозь римскую армию и оказавшись в пустом тылу, другие были прогнаны из линий и бросились в сторону карфагенского правого крыла. Здесь римская кавалерия встретила их дождем дротиков, тогда как карфагенская кавалерия не могла следовать ее примеру, – так что слоны, естественно, устремились в более приятную сторону. «Именно в этот момент Лелий, воспользовавшись замешательством, вызванным слонами, атаковал карфагенскую конницу и обратил ее в паническое бегство. Он преследовал ее так же плотно, как это делал Масинисса». Оба фланга Ганнибала оказались обнаженными. Решающий маневр битвы при Каннах был повторен, но против его изобретателя.