Михаил Гарабурда изложил царю условия избрания в короли его или сына: прежде всего требовалась гарантия ненарушения прав и вольностей шляхетских; далее Иван должен уступить Литве четыре города – Смоленск, Полоцк, Усвят и Озерище; если же царевич Феодор будет избран в короли, то отец должен дать ему еще несколько городов и волостей.

Царя такие требования изрядно разозлили, но все же он продолжил торг:

«…Ты говорил о подтверждении прав и вольностей: дело известное, что в каких землях какие обычаи есть, отменять их не годится. Ты говорил, чтоб мы возвратили Литве Смоленск и Полоцк, Усвят и Озерище. Это пустое: для чего нам уменьшать свое государство? Хорошо государства увеличивать, а не уменьшать. Для чего я вам дам сына своего, князя Феодора, к убытку для своего государства?.. Корона Польская и Великое княжество Литовское – государства не голые, пробыть на них можно, а наш сын не девка, чтоб за ним еще приданое давать».

И далее Иван Васильевич высказывает свое главное пожелание:

«А если бы Великое княжество Литовское захотело нашего государствования одно, без Короны Польской, то нам еще приятнее. Мы на Великом княжестве Литовском быть хотим: хотим держать государство Московское и Великое княжество Литовское заодно, как были прежде Польша и Литва; титул наш будет, как прежде было сказано; а которые земли литовские забраны к Короне Польской, те будем отыскивать и присоединим их к Литве, кроме одного Киева, который должен отойти к Москве».

Уже перед самым отъездом из Москвы к литовскому послу пришли окольничий Умный-Колычов, думный дворянин Плещеев, дьяки Андрей и Василий Щелкаловы и сказали от имени Ивана:

«Если Великое княжество Литовское хочет видеть его своим государем, то он на это согласен; и будьте покойны, Польши не бойтесь: господарь помирит с нею Литву».

Если бы Москва имела достаточно сил надавить на Литву военной силой, то, возможно, объединение русских земель состоялось бы во времена Ивана Грозного. Но силы оказались растрачены на борьбу с внешними и внутренними врагами. А тем временем поляки, вдоволь поиздевавшись над французским принцем Генрихом, избрали в короли воинственного семиградского князя Стефана Батория. Среди прочего он пообещал отвоевать все земли, отнятые Москвой.

Стефан Баторий принялся исполнять предвыборные обещания даже вопреки желанию подданных. Послы Ивана Грозного Карпов и Головин, вернувшиеся из Польши летом 1579 года, доносили, «что из литовской шляхты идут с Баторием немногие охочие люди, которые захотели идти на своих грошах, а которые не захотели, те нейдут; из польских панов и шляхты никто нейдет, кроме наемных людей. Говорил король панам и шляхте, чтоб шли с ним всею землею к Смоленску или Полоцку; но паны радные королю отговаривают, чтоб он от литовских границ войны не начинал. Король говорил им: если вы сами со мною идти не хотите, то дайте людей, я и без вас пойду; но паны ему отговаривают, чтоб к Полоцку и Смоленску никак не ходил, а стоял бы за Ливонию».

Упрямый венгр много перетерпел от своих подданных, привыкших за несколько столетий пользоваться королями, словно игрушками, однако в деле войны Баторий поступал по собственному усмотрению. «Величие Батория оказалось именно в том, что он успел преодолеть все эти препятствия. Как полководец, Баторий в Восточной Европе произвел тот переворот в способе ведения войны, какой уже давно произведен был на Западе», – восхищается военачальником русский историк. И далее С. М. Соловьев раскрывает причины успеха Батория: «…на престоле Польши и Литвы явился государь энергический, славолюбивый, полководец искусный, понявший, какими средствами он может победить соперника, располагавшего большими, но только одними материальными средствами. Средства Батория были: искусная, закалившаяся в боях наемная пехота, венгерская и немецкая, исправная артиллерия, быстрое наступательное движение, которое давало ему огромное преимущество над врагом, принужденным растянуть свои полки по границам, над врагом, не знающим, откуда ждать нападения».

Первейшей задачей стало отвоевание Полоцка, так как обладание древним городом открывало московитам путь к литовской столице. Объединенное польско-литовское войско, усиленное отрядами немцев, венгров и прочих наемников, приблизилось к Полоцку.

Война была жестокой, словно сражались не братья-христиане, а чуждые друг другу культуры. «В то время как войско направлялось к Полоцку, – рассказывает Рейнгольд Гейденштейн, – московиты умертвили мучительным образом польских и литовских пленников, которых с давнего времени держали в тяжелых оковах, и, привязав их трупы к бревнам, они спустили их по реке Двине навстречу шедшим, полагая тем возбудить в них ужас». Они лишь добавили решимости осаждавшим. Войско Батория из‐за бездорожья лишилось подвоза провианта; поляки и венгры ели трупы падших лошадей, но все равно продолжали упорно штурмовать неприступные стены.

Однажды едва не погиб Стефан Баторий, ядро сразило всадника «подле самого короля». Наконец полусожженный город был взят. «Прежде всего, король хотел совершить богослужение и принести за настоящую победу благодарность Богу, но не мог войти в город вследствие сильного запаха от разбросанных повсюду трупов…» Если осажденные безжалостно уничтожали пленных, а попавших и их руки немцев варили в котлах заживо, то Стефан Баторий проявил к пленным невиданную милость. Он не только сохранил им жизни и отпустил на свободу, но лично защищал имущество врагов от мародеров. «Король приложил величайшее старание, чтобы они не подвергались обидам со стороны солдат, и сам с крепости смотрел на уходивших; когда же один солдат, надеясь в толпе остаться незамеченным, стал некоторых грабить, то король бросился на него с булавою и прибил его. Такой поступок короля внушил неприятелям большое уважение к нему; чем больше до сих пор милость, верность (данному обещанию) неизвестны были людям, находившимся в крайнем порабощении, тем более удивлялись они в нем этим добрым качествам».

Не столько христианским состраданием руководствовался Баторий; у него были далеко идущие планы на русской земле, и превосходный не только военачальник, но и политик играл в доброго царя – в противовес злому Ивану Грозному.

Старания польского короля оказались напрасными; война повелась без жалости и пощады – и с обеих сторон. При взятии небольшого городка Сокола отличилось разноплеменное войско Батория. Немцы, «желая отомстить за бедствия, претерпеваемые их соплеменниками в продолжение стольких лет от московской свирепой жестокости, новейший образец которой мы недавно видели при взятии Полоцка, умертвили всех и в том числе Шеина. Оставшиеся в крепости на коленях стали просить о пощаде, но при вторжении немецких солдат, убивавших без разбора всех, отчаявшись в спасении, опустили подъемную решетку, висевшую над воротами сверху, и перебили до 500 немцев, заперев их в крепости. Между тем Разражевский и некоторые немцы и поляки скоро разломали ворота, и когда последние были открыты, тогда одна часть защитников была перебита, другая, отчаявшись во всем, сгорела, бросившись в пламя. Повсюду происходило великое убийство, так что многие и, между прочими, Вейер, старый полковник, говоря о своем участии во многих сражениях, не задумывались утверждать, что никогда ни в одном месте битвы не видели они, чтобы так густо и тесно друг с другом лежали трупы. Многие из убитых отличались тучностью; немецкие маркитантки, взрезывая такие тела, вынимали жир для известных лекарств от ран, и между прочим это сделано было также у Шеина».