– Бедный Лорик! – воскликнула Вилечка, притянула Лоренце к себе, жарко обняла и прижала его к своей пышной груди.

Синьор Веронезе размяк, уткнулся носом в ее декольте и на мгновение затих. Ожил, правда, быстро, затрепыхался в ее объятиях, видно, воздуха не хватило. Вилечка милостиво его отпустила, по-матерински поправила на нем слегка помятый костюмчик. Веронезе шумно вздохнул и счастливо улыбнулся.

Никита наблюдал за разворачивающимися событиями, слушал абсурдный диалог миллиардера со своей заказной женой и тихо шизел. Одна здравая мысль украдкой посетила его воспаленный мозг: если он переживет сегодняшний день, то… бросит курить!

– Что же это мы в дверях стоим! – вдруг громыхнула супруга, Лоренце подпрыгнул от неожиданности, и Вилечка продолжила заметно тише: – Негоже в дверях беседы вести. Сквозняк – дело опасное, поясницу застудите, потом радикулитом маяться будете! Не молодой ведь уже, беречься надо.

– Лиля, ну что ты такое говоришь! – закатил глаза Никита, но Лоренце, кажется, не обиделся, шустро плащик стянул, сам на вешалку его повесил, шляпу туда же запулил, игнорируя старания Глафиры, которая крутилась рядом и пыталась ему помочь. Пока Никита соображал, что и как, его фальшивая женушка подхватила Лоренце под ручку и поплыла с ним в гостиную, комментируя по ходу движения все, на что только падал глаз синьора Веронезе. Никита поплелся следом, мечтая всем сердцем, чтобы у него отсохли уши и он не слышал бы лепета Вилечки, которая несла кошмарную ахинею, пытаясь по-своему убедить гостя, как прекрасна их семейная жизнь.

– А эту вазочку нам с Никитушкой его родители подарили на свадьбу. Они ее в ГУМе на распродаже купили, – ткнула пальцем в вазу из китайского фарфора XVI века женушка. – ГУМ – это магазин такой, на Красной площади.

– Поистине бесценный подарок! – восхитился сеньор Веронезе.

– Да, бесценный! – с жаром отозвалась супруга. – Все, что от родителей детям дается, – бесценно!

– Полностью с вами согласен! – Лоренце одобрительно кивнул и уставился в потолок. – Интересная находка с подвесной балкой, – отметил он.

– Рада, что вы это оценили! Эта штука в самом деле находка – в прямом смысле этого слова. Балку Никитушка из леса принес, сам оштукатурил и морилкой по ней прошелся, потом строители ее к потолку прикандыбали. Он у меня такой молодец – на все руки мастер. Другие вон даже воды из колодца натаскать не могут, а Никитушка…

– У вас в доме нет водопровода? – изумился в очередной раз Лоренце.

– Есть! – тут же отреагировала супруга. – Но какая, скажите на милость, может быть вода в водопроводе? Ключевую надо пить воду, из источника – в ней жизнь и сила.

– Согласен! – Лоренце вновь одобрительно кивнул, прохаживаясь по гостиной и разглядывая интерьер.

Вилечка застыла статуей Свободы посреди комнаты, продолжая просвещать гостя и выдавать свои версии происхождения каждой вещи, к которой итальянец проявлял живой интерес, а проявлял он его абсолютно ко всему, и Вилечка комментировала, комментировала, комментировала… Никита равнодушно отметил, что гибридное имя, которым он случайно «жену» наградил, ей необыкновенно подходит, словно она с ним родилась, и впал в прострацию, отключившись от действительности – инстинкт самосохранения, видимо, сработал, отвечающий за нервные клетки.

– Аперитив желаете? – влезла Глафира.

Синьор Веронезе впервые обратил внимание на Глашу, скользнув по ней взглядом, словно она была неким скучным предметом интерьера.

– Пожалуй, я выпью…

– Без аперитивов обойдемся! – рявкнула Вилечка, оборвав Лоренце, тот притих и вжал голову в плечи, с легким испугом и удивлением поглядывая на женщину. – Что за мода такая – на голодный желудок алкоголь пить? – обосновала свое возражение супруга. – Так и язву недолго заработать. Закусим, а под хорошую закуску и выпить не грех. Дорогой Лорик Великий, милости просим за стол!

– Да, будьте любезны за стол, – крякнул Никита, провожая гостя в столовую, которая отделялась от гостиной лишь условно, цветом пола. – Присаживайтесь, прошу вас. Глашка, подавай! Когда доктор сыт, то и больному легче.

– Что, простите? – Лоренце уставился на Никиту с недоумением.

У Глафиры тоже случилось изменение в выражении лица, но, в отличие от итальянца, фразу она просекла, только в смысловой ряд уложить не сумела.

– Это я так… Ассоциации мучают… – озадаченно ответил Никита Андреевич и подумал, что с головой у него все-таки свершились какие-то метаморфозы.

– Бывает, у меня тоже иной раз так с голода желудок прихватит – сил нет, – усмехнулся синьор Веронезе, сосредоточился на секунду на лице Никиты, пристально его разглядывая, и снова переключился на супругу: взял ее под руку, проследовал к столу, галантно отодвинул для нее стульчик.

«Совсем обнаглел, старый развратник, – возмутился Никита Андреевич, – открыто кадрится к моей… жене и даже не смущается. Ни стыда ни совести!» Усевшись во главе стола на правах хозяина, по правую руку от гостя и левую – от жены, Верховцев нежно погладил супругу по спинке, ощутив ладонью несколько мышечных бугров, прорезанных лямкой ее внушительного бюстгальтера.

– Вилечка, что тебе положить, солнышко? – поинтересовался он, наконец-то войдя в роль заботливого мужа и оглядывая стол.

Закуска предлагалась самая обыкновенная, без изысков, но – много! Весь стол был уставлен тарелочками и блюдами со снедью. Рыба красная и белая, колбасы, сыры, солености, маринованности, кислая капуста, фаршированные рулетики ветчины, баклажаны, помидоры с сыром и чесноком, витаминные салаты, тертая морковка с яблоком, свекла с грецкими орехами, сельдь иваси с луком… С немалым удивлением Никита обнаружил на столе шпроты, красиво выложенные на блюдечке. Похоже, времена тотального дефицита оставили вечный след в голове Вилечки. Если бы его Лиля банку шпрот подала на стол, то его бизнес-партнеры выпали бы в осадок! Синьор Веронезе не выпал, напротив, заметив среди закусок деликатес эпохи расцвета социализма, обрадовался, как дитя, и смущенно придвинул блюдце к себе.

– Ностальгия, – прокомментировал он свое поведение. – В шестидесятых, когда было подписано соглашение между «Фиатом» и Волжским заводом, я был командирован в Россию на подмогу советским товарищам. Какое это было время! Нищета, заводская общага, песни под гитару, пушистый снег за окном, Новый год, скрипучий стол, мандарины и шпроты. Сейчас я словно в молодость вернулся. Прелестно, прелестно!

– Глаша, подай нам немедля водки! Под ваше настроение, Лорик, водочка отлично пойдет, а красным пойлом пусть ностальгируют французы, – распорядилась Вилечка, затолкав льняную салфетку за воротник платья, чем вызвала у гостя новую волну немотивированных восторгов. Верховцев охренел окончательно, зацепил шпроту вилкой и, капая на белоснежную скатерть маслом, засунул ее в рот. Лоренце последовал его примеру, и через минуту блюдце опустело. Глаша притащила бутылку водки и наполнила рюмки.

– За вашу замечательную семью, Никита Андреевич! – провозгласил Лоренце, опрокинул стопку, закусил огурчиком и принялся расспрашивать Вилечку о тайнах ее прабабушки и духах «Любимый букет императрицы», который после революции переименовали в банальную «Красную Москву».