– Ну да, – ответила Лорна, жадно глядя на цветы. Она никогда не видела столь невероятного букета. – Они бы неплохо смотрелись в школе…

– Прекрасно.

Флора протянула букет подруге, даже не заметив сложенный пополам маленький листок, упавший на прилавок и приютившийся между блюдцами.

Но Лорна его увидела:

– И что тут написано?

– Мне все равно, – сквозь зубы солгала Флора.

– Можно прочитать?

Лорна развернула листок, но Флора выхватила его у нее из рук.

– Уверена, там говорится: «Давай создадим вместе семью с прекрасным малышом», – ободряюще предположила Лорна.

Джоэл так долго сидел, глядя на телефон и сочиняя записку к заказанному букету, что девушка, жевавшая резинку на другом конце линии, чуть не выключила трубку. В конце концов он нашел самое простое и самое честное выражение того, что чувствовал в данный момент. Ведь для него все это было настолько новым и необычным… Но если не делать ему скидок, Джоэла можно было бы назвать полным идиотом.

– «Мне очень жаль»? – Флора снова разразилась слезами. – Ему жаль! Ему жаль, что он меня обрюхатил, погубил мою жизнь и бросил меня!

– Он не говорит, что бросает тебя, – категоричным тоном возразила Лорна. – Он, скорее всего, сожалеет о том, как вы поговорили сегодня.

Лорна была права на все сто процентов. Флору просто одолевали гормоны.

– Ты что-то путаешься, – покачала головой Флора. – Ты сама пять минут назад называла его чокнутым!

– Знаю, – с легким сожалением согласилась Лорна. – Но мне никто никогда не присылал розовых роз.

Флора моргнула.

– Ну и мне тоже, – ядовито ответила она. – И мне бы, наверное, следовало подумать о том, чтобы порадоваться им.

– Он пытается, – предположила Лорна.

Флора задумчиво погладила свой живот.

– Тогда ему следовало так и написать: «Я пытаюсь», – сказала она.

У Иннеса выдался утомительный день. Сначала ему позвонила Эйлид, его бывшая жена. Он и не ожидал такого. Он знал, что ей не захочется проводить Рождество без Агот – да и кому захотелось бы? Но Эйлид все говорила и говорила, что-то о том, как у нее прекрасно идут дела, и что она учится готовить, а еще начала заниматься лечебной физкультурой и теряет вес, и все ей говорят, как она прекрасно выглядит, как никогда…

Иннес был совершенно сбит с толку, он не понимал, зачем она все это ему рассказывает.

– И я хочу забрать Агот… Лишь бы не опоздать! Мне не хочется упустить последний паром! Это было бы настоящей катастрофой! – закончила она с хихиканьем, какого Иннес давно уже не слышал.

– А… – осторожно откликнулся он, прислушиваясь к тому, что делала Агот.

Предполагалось, что девочка украшает елку. Они, как обычно, принесли с чердака все старые коробки: там были те самые лампочки, которые купил еще их отец, с добавлением нескольких новых, в форме маленьких цветков, и древняя, побитая молью мишура, и разные рождественские игрушки, которые смастерили поколения не слишком одаренных художественно детей Маккензи. Никому из них и в голову не приходило, что можно украсить елку как-нибудь получше: это было рождественское дерево, вот и все.

Иннес слышал, как Агот и ее маленький друг Эш что-то бесконечно повторяют, явно находя это смешным, но совершенно не мог разобрать, что это такое, – но дети смеялись, и этого было достаточно. Эш считал Агот прекраснейшей особой на всей земле, а ей нравилось, что он постоянно таскается за ней, точно личная свита. Они стали настоящими друзьями, и Эш благополучно избегал ссор, которые Агот время от времени затевала с другими ни в чем не повинными детьми, которые, например, совершали страшный грех, обзаведясь чуть более красивым пеналом для карандашей, чем ее собственный.

Иннес закончил разговор с Эйлид, так ничего и не поняв, и пошел проверить детей, – как раз вовремя, чтобы увидеть, как Агот вешает четырнадцатую игрушку на одну и ту же ветку и без того перегруженного дерева, и вся эта конструкция уже готова рухнуть на детей. Он вовремя подхватил обоих малышей, напомнил Эшу, что ему уже пора возвращаться домой, чем вызвал бурю яростных протестов обоих детей, и наконец успокоил их, опрометчиво пообещав Агот жареной картошки, если она помолчит хотя бы десять проклятых секунд.

Агот умудрилась молчать почти девятнадцать.

У Триппа Роджерса был сложный день. В целом ничего необычного не случилось: обе его бывшие жены снова крайне озадачили его, как и люди, которые не любили футбол, пиво и все ему привычное.

Но кое-что требовало отдельного внимания, и он сидел в «Харборс рест», пытаясь уложить все в голове.

Если честно, он ожидал, что Колтон хотя бы затеет ссору… Ладно. Но он не ожидал ничего такого, что произошло на самом деле, вот в чем суть.

Трипп вздохнул, вспоминая, как недавно застал мать плачущей над старым семейным альбомом. Или чувство обиды, которое он взрастил по отношению к своему скучному младшему брату, сделавшему состояние и подло отказавшемуся поделиться им. Трипп осознал, что он так или иначе всю жизнь постоянно думал о Колтоне, они все о нем думали, даже его сестра.

А Колтон совершенно о них не думал. Он просто преуспел, и все.

В общем, они-то постоянно воображали, что он строит против них заговор, смеется над ними в своем большом доме, как жадный Скрудж Макдак, намеренно покупает компании и путешествует, только чтобы показать, что он их всех обставил… А он ничего такого не делал. Он просто вычеркнул их из своей жизни. Он женился, даже не намекнув об этом родителям… а вот Джейни всех едва не доводила до нервного срыва, готовясь к обеим своим свадьбам.

И теперь, когда жизнь Колтона подходила к концу, он нарочно приехал сюда, чтобы умереть здесь, среди всех этих странно говорящих людей, которые, похоже, воображали себя его настоящей семьей, – здесь, посреди ледяной пустыни, и, если бы Трипп сюда не явился, они бы и не узнали о его существовании.

И понимать это было намного больнее, чем думать, что тебя ненавидят и отвергают… а о тебе, оказывается, просто забыли.

Ему бы следовало позвонить матери. Но Трипп не мог себя заставить. Инге-Бритт принесла ему еще виски – он попросил «Джек Дэниэлс», а она посмотрела на него так, словно он был опасным сумасшедшим, и подала нечто, называвшееся «Лагавулин». Пришлось пить это.

Ох, ну и дела… И еще ведь нужно как-то разобраться с отцом… Черт, он в итоге, похоже, будет жить у Триппа, чего Триппу хотелось меньше всего. Он, конечно, всегда был ближе с отцом, чем его брат, но так уж вышло, что, когда отцу начал понемногу отказывать рассудок, он превратился в настоящего сукина сына. Так что Колтон не совсем в нем ошибался.

Трипп не мог увязать все в единое целое. Просто не мог. И он снова подумал о матери, беспокойной и несчастной из-за того, что она старела. Вообще-то, чем больше он обо всем этом думал, тем сильнее ему казалось, что она, пожалуй, была беспокойной и несчастной всю свою жизнь. И он гадал, рада ли она была когда-то выйти замуж за его шумного, категоричного отца. Пожалуй, нет. Но прежде ему такое не приходило в голову.