– Хорошо.

– Да, стало легче.

– Я не о том. Ну, неважно. – Логов опять повернулся к своей напарнице: – Это явно не те женщины.

Похолодев, Геннадий с трудом выдавил:

– Какие… женщины? Вы о чем вообще?

Только сейчас до него дошло, что не только он сам, но, похоже, и мать с сестрой были под подозрением. С какой стати? Они-то здесь при чем?!

Заметив, как перекосилось его лицо, Логов улыбнулся:

– Расслабьтесь. Не те – это хорошо для вас. Но мы ищем женщину. Женщину… Кто-нибудь из ваших артисток был особенно зол на Венгровского?

Не замечая того, Геннадий тяжело засопел:

– В том смысле… кого Миша Венгр трахнул, а потом бросил?

– Именно в этом смысле, – подтвердил Логов невозмутимо. – Хотя ненависть возникает не только на такой почве… Но эта самая благодатная, согласен.

Стасовский поскреб ногтем крошечный пупырышек на глади стола. Криво усмехнулся:

– Черт его знает, как ему это удавалось… Но Мишка ухитрялся со всеми оставаться в дружеских отношениях. Как по мне, так никто на него зла не затаил.

– И парни тоже?

– В смысле?

– Мы уже в курсе того, какие у Венгровского были обширные интересы, не надо защищать его честь… Кто из цирковых был его любовником?

Стиснув зубы, Геннадий процедил:

– Без понятия.

Логов побарабанил по столу:

– Это не праздное любопытство. Ладно, я открою вам карты: есть свидетель, заметивший, что один из зрителей направил в лицо Мише луч лазерной указки. Вероятно, ослепил его, и тот мог промахнуться по этой причине. Наш свидетель утверждает, что это была женщина. Но по некоторым причинам он мог не догадаться, что это переодетый мужчина. Поэтому я и спрашиваю вас о том, с кем у Михаила Венгровского были сексуальные связи. А вовсе не потому, что изнемогаю от желания отведать клубнички…

Хмуро кивнув, Стасовский проронил:

– Понял. Только я все равно не могу вам помочь. Не люблю я сплетни… Ясно, что в цирке ничего не скроешь, все на виду. Но я старался… дистанцироваться. Вы кого другого спросите, вон хоть Лену Шилову. Мишка иногда болтал с ней по душам.

– А с ней он не…

– Не знаю я!

– Вы нелюбопытны, я уже понял.

Отвечать на это не требовалось, и Геннадий промолчал. Уже подташнивало от ощущения, что его втягивают в склизкую грязь с болотным запахом. И сопротивляться, как бы абсурдно это ни звучало, значило, напротив, утопить себя, а не спастись… Он покорно следовал за Логовым, которому непременно нужно было покопаться в сомнительном прошлом погибшего. Почему бы просто не похоронить парня? Никто его не убивал… Мишка поплатился жизнью за ошибку.

– Ну хорошо, – следователь заглянул в блокнот, – с Еленой Шиловой мы еще побеседуем. А если отстраниться от любовных похождений Венгровского… По другим поводам у него не было конфликтов с кем-то? Что он Марату Курбашеву долг не вернул, это я уже в курсе. С дрессировщиками у него конфликт был…

– Ну из-за этого-то не убивают! – Стасовский криво усмехнулся. – Номер Мишка сорвал им, это факт. Может, даже получил от Виталия по морде…

– Может? Или получил?

– Я не видел. Да и когда это было! Почти год прошел.

– Малоправдоподобно, – согласился Логов. – Да и кто удержался бы на месте Харитонова?

Стасовскому показалось, будто Сашины губы дрогнули улыбкой. Похоже, ей приходилось видеть Логова не только за кабинетной работой. Хотелось бы взглянуть на этого парня в деле…

– А еще что-нибудь? Вы все же работали вместе, могли что-то слышать…

– Ничего я не слышал, – поникшим голосом проговорил Стасовский. – Как ни крути, только у меня был мотив. А ваша зрительница… Может, ее и не было?

* * *

В полутемных коридорах цирка жутковато. Мерещится, будто из полумрака вот-вот проступит ухмыляющаяся физиономия клоуна. Не Гриши, а того, кинговского, который напугал всех детей мира…

А Гришу мне как раз хотелось повидать: вдруг удастся вытянуть что-то? В понедельник у цирковых всегда выходной, но сегодня многие пришли сюда, не усидели дома. Я уже сталкивалась с подобным: некоторым людям нужно «проговорить» случившееся, чтобы потрясение отпустило. И хотя Василий Никанорович не мог с уверенностью сказать, кто из его сотрудников сейчас находится в цирке, я надеялась найти Гришу. Не отпускало предчувствие, будто он готов поделиться чем-то вызревшим подспудно, необязательно со мной, но будет лучше, если именно я окажусь рядом. Хотя ничто не намекало на это: на глазах у других цирковых клоун не решился даже заговорить о том тайном знании, которое я, может, сама и придумала…

Но сперва мне нужно было разыскать Лену – так мы договорились с Артуром. Стасовский объяснил, как найти их общую гримерку, где она могла находиться, но с моим топографическим кретинизмом стоило бы нарисовать план на бумажке: уже через пару минут я поняла, что заблудилась в этом темном лабиринте, уводящем прямо в прошлое. В детство, которое уже за этим поворотом должно распахнуться залитым солнцем окном с белыми занавесками, слегка вздымающимися от ветра. Там пахнет кофе (мама уже проснулась и пьет его в соседней комнате) и счастьем, каким оно бывает только в первые годы жизни, карамельно-клубничным.

Этим летом я обнаружила, что клубника стала другой, неестественно крупной и суховатой. Когда-то с мамой мы заливали ягоды подслащенным молоком и уже в тарелке делили их пополам, чтобы розоватый сок змеился в белом, меняя его цвет и вкус. Это было моим любимым летним лакомством! И еще арбузы, которые помнятся сахарными, насыщенно-красными, источающими сок… Им хочется хлюпать, не обращая внимания, что он засыхает на щеках, чуть стягивая кожу. Но стоит впиться в очередной кусок, и она снова становится влажной, покрытой налетом мякоти. Куда они делись – те арбузы? Почему сейчас попадаются лишь розоватые вялые их подобия без вкуса и запаха? Или только мама умела выбирать самые спелые, а без нее самое лучшее достается другим?

«Сашка, любимочка моя, проснись…»

Я все еще слышу по утрам ее голос. Понимаю, что он снится мне, но от этого только горше: мне не избавиться от надежды проснуться в мире, где мама жива. Мы больше не говорим о ней с Артуром, но я подозреваю, что ему также мерещится ее присутствие. Иначе почему он ни разу не сходил на свидание за это время? Он ведь стареет, ему нельзя откладывать жизнь.

Меня так поглотили эти мысли, что я не заметила, как оказалась в каком-то коридорном аппендиксе. Здесь была всего одна дверь, от которой, как в той сказке о Синей