на до и после. Или это потом Геннадию стало казаться, будто он догадался о неверности жены задолго до того, как в тот черный час подошел к двери ее кабинета, а она оказалась заперта. Но Марта не покидала цирка, он точно знал это.

«Может, в туалет вышла?» – Геннадий решил подождать жену в коридоре.

У него была хорошая новость: риэлтор нашел вариант обмена их однокомнатной квартиры на двушку с доплатой, а значит, наконец, можно было подумать о ребенке, о котором они с Мартой мечтали. Или ему только казалось, что мечтали оба? Но, стоя в узком коридорчике, он в этом не сомневался и уже видел, как расцветет ее светлое лицо, как оттает прибалтийский лед во взгляде…

«У нас у всех такие глаза, – уверяла она. – Это ничего не значит».

И все же значило…

Понимание обрушилось на него камнепадом, и каждый гранитный обломок угодил в цель. Дверь в кабинет неожиданно открылась изнутри, и в коридор вышел Миша Венгр. Такой юный и свежий, такой довольный жизнью, что Геннадию захотелось свернуть ему шею. Они встретились взглядами, и в Мишином мелькнула растерянность.

Но замешательство было мгновенным… В следующую секунду Венгр улыбнулся ему – улыбнулся! – тепло и даже сочувственно, без малейшей насмешки, точно благодарил по-братски за доставленное удовольствие, и прошел мимо, даже не испугавшись, что Стасовский впечатает его в стену. Просто ушел, не сказав ни слова, дав понять, что все они взрослые люди, для которых все в порядке вещей, и нечего устраивать разборки на пустом месте.

И его уверенность в своем праве брать все, что хочется, в том числе и чужую жену, парализовала Геннадия. У него отнялись руки, и вместо того, чтобы вмазать Венгру от всей души, как он того и заслуживал, Стасовский молча провожал его взглядом, пока тот не смешался с тьмой той самой трещины, расколовшей мир.

А потом тоже ушел, не найдя в себе сил взглянуть жене в глаза. Словно это он был виновен в чем-то… Предал ее. В чем? Разве он недостаточно любил Марту? Или его любовь так докучала ей, что она бросилась в объятия первого попавшегося мальчишки?

Известий от риэлтора Марта не узнала, потому что двухкомнатная квартира уже была не нужна Геннадию. Хотя он так и не нашел в себе сил уйти от жены до гибели Венгра, когда их позорная тайна вскрылась, как гнойный нарыв.

Выслушав его рассказ, уже знакомый следователь беззлобно упрекнул:

– Ну и какого черта вы все это скрыли во время нашей первой беседы? Думали, не узнаем?

– Надеялся.

– Хорошего же вы мнения о нашей работе…

– Ну извините, – буркнул Стасовский. – Я же сказал, что знал об… их отношениях. Думал, хватит…

– С вас, – хохотнул Логов.

– Ну не так уж… Но в общем…

Он сидел перед следователем в кабинете директора цирка, вызвавшего его в выходной, и никак не мог заставить себя поднять голову. Разглядывал свои руки, упустившие Мишину жизнь. Крепкие на вид, казавшиеся надежными… Венгр тоже так думал. И не он один.

Геннадий уже не сомневался, что уйдет из цирка так же, как ушел от Марты. На кусок хлеба ему всегда удастся заработать, уж на это крепости его рук хватит… Только размышлять о ближайшем будущем пока не хотелось. Следователь на него бочку катит, может, как минимум о нескольких годах уже не стоит и беспокоиться.

Жаль вот номер окончательно развалится: Мишка погиб, а его посадят… Лена заявила, что не заставит себя больше работать без страховки. А Марат практически в невменяемом состоянии, вряд ли вообще сможет работать в ближайшее время. Почему-то винит себя за то, что не мог простить Венгру паршивого карточного долга: вдруг это нервировало Мишку и он не смог собраться перед выступлением?

– Следователь намекал на это, – тараща черные глаза, твердил Курбашев каждый раз, когда они случайно сталкивались в коридоре. – И еще, типа, я мог неправильно вывести Венгра на сальто… Но это ж бред! Гена, ты ж меня знаешь…

Стасовский кивал, но про себя думал: «Черта с два я поклянусь, что хоть кого-то знаю в этом мире! Даже себя…»

Логову кто-то позвонил, и он поспешно вышел из кабинета. Извинился! Это удивило Стасовского, ведь его считали главным подозреваемым. Раньше ему казалось, что с такими, как он, товарищи из органов не церемонятся… Или Логова присутствие этой светленькой девочки заставляло соблюдать приличия?

Геннадий невольно посмотрел на нее и встретил внимательный, полный сочувствия взгляд. Совсем не детский, хотя в первый момент она показалась ему чуть ли не школьницей… Как ее? Александра. Ему нравилось это имя, оно звучало благородно, и в нем слышалась сила.

– Вам хотелось убить его, правда? – неожиданно спросила она.

И Стасовский не стал врать. Пойди поищи мужа, который не мечтал бы вспороть брюхо любовнику жены!

– Не раз, – обронил он.

Саша вздохнула:

– Все против вас. Если б вы были не в курсе их отношений… А так мотив просто офигительный!

Его голова сама склонилась, как на плахе:

– Понимаю.

– Тем более на Гришином юбилее все слышали, как вы угрожали Венгру…

Он поднял голову:

– На каком юбилее?

– Клоуна Гриши. Я забыла его фамилию, – призналась Саша.

– Кто вам сказал, что я угрожал там Венгру?

– Ваша… В смысле Марта сказала.

У него внезапно свело губы:

– М-марта…

– А это не так?

– Не было такого. Кого угодно спросите!

Сашу качнуло:

– Ох… Что ж она творит?! Посадить вас пытается… Но у нас есть одна зацепка, которая может вам помочь. Так что вы не раскисайте пока!

– Какая зацепка? – Геннадий снова впился взглядом в ее лицо.

– Пока не могу вам сказать.

Поджав губы, она умолкла, потому что вернулся Логов и с подозрением осмотрел обоих. Потом снова сел напротив Геннадия – разговор был еще не окончен.

– Вы сейчас живете у матери?

– Да. Я ушел от жены.

– Кто еще живет с вами?

– Сестра. Старшая.

– У нее близорукость? Сколько?

– Откуда вы…

– Я попросил нашего оперативника наведаться по адресу вашей матери. Дверь открыла сестра. Поливец говорит, что у нее линзы, как у крота. Не уверен, что кроты носят очки… Но все же – сколько?

– Минус восемь.

Логов присвистнул:

– Это много.

И взглянул на Сашу. Та кивнула, будто им что-то стало понятно.

– А ваша матушка лечится после перелома шейки бедра?

– Точно. Теперь я помогаю сестре за ней ухаживать, а то она уже из сил выбилась… Мама уже начала вставать. Я заставляю ее делать упражнения.

– Но на улицу ваша мама пока не выходит?

– Нет,