– Во многих отношениях вы довольно беспечны и некомпетентны как воровка, – задумчиво произнес Гоген, когда женщина поместила образцы в капсулы и унесла их. – Как вам удавалось все это время оставаться в живых?

– У меня очень незапоминающееся лицо.

– Вы к себе несправедливы.

– Нет, – ответила я, скрестив ноги и руки. – Это не так.

Его пальцы прошлись по баночке с кремом для загара, и я осознала, насколько оборонительными и защитными сделались все мои движения, как сильно пальцы рук впились в локти, как сразу отяжелели ноги. Мне захотелось принять более расслабленную позу, но я не сделала этого, пока он находился так близко к бриллиантам.

Он отвернул крышку, заглянул внутрь, впился взглядом в мое лицо, чуть наклонив голову набок, о чем-то гадая.

Я выдержала его взгляд, позволив ему гадать дальше.

Выражение его лица не изменилось, глаза так и смотрели на меня, но он запустил пальцы в баночку, пошарил ими там и беззвучно вытащил ожерелье принцессы Шаммы, положив его, по-прежнему покрытое ванильного цвета кремом, на стоявший между нами стол.

Баночку он отложил в сторону.

Встал. Подошел к раковине из нержавеющей стали у стены с ящичками внизу и трубами, отходящими вбок по бетонной стене с выбоинами и редкими зелеными пятнами.

Вымыл руки.

Вернулся к своему стулу.

Сел.

Молчание.

– Я думаю, мне хотелось бы, чтобы меня сейчас же арестовали.

Молчание.

Гоген чуть поерзал на стуле, наклонился вперед, уперев локти в колени и сцепив пальцы над слегка расставленными ногами. Я заметила, как при наклоне во внутреннем кармане пиджака у него блеснула авторучка. Мне показалось глупым и показным шиком такому практичному человеку носить с собой подобную вещь.

Я сменила позу, поочередно двигая конечностями. Ступни на полу, руки на коленях.

– Мне кажется, вы должны вызвать полицию, – сказала я.

Молчание.

Я вслушивалась в молчание, во все слова внутри него.

Молчание.

Ощущение звуков вокруг тебя при полном молчании. Дорожный шум где-то вдали, капанье воды из крана, скрип ступеней снаружи, жужжание мухи, угодившей на синюю липучку в луче света. Мы ждали, пока не раздалось пение муэдзина, фальшивившего сквозь динамик, а через несколько минут вступил его конкурент, бравший ноты чуть правильнее, но находившийся чуть дальше и призывавший правоверных на молитву.

Аллах – самый великий, Аллах – самый великий.

Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха.

Свидетельствую, что Мухаммед есть посланец Аллаха.

Спешите молиться.

Спешите успешествовать.

Аллах – самый великий, Аллах – самый великий.

Нет Бога, кроме Аллаха.

Тут Гоген произнес:

– Расскажите мне о ваших отношениях с Байрон-Четырнадцать.

Я слышала эти слова, как будто они доносились из-под воды, замедленно и углубленно. Повернула голову, чтобы внимательнее посмотреть на него, ожидая, заговорит ли он снова, заключался ли какой-либо иной смысл, которого я не уловила в этих звуках.

– Вы принимали какие-либо предложения работать на Байрон-Четырнадцать?

Громче, четче, его голова поднимается.

Теперь моя очередь молчать. Я закрыла глаза и попыталась собраться с мыслями, проложить тропу сквозь безвестность.

Он прервал мои мысли.

– Мисс Уай, обдумывание того, что вы должны или не должны говорить, не имеет при сложившихся обстоятельствах особого значения. Правда так или иначе откроется.

– Нам обоим есть что предложить, – ответила я. – Вам нужна информация, мне нужно выйти отсюда целой и невредимой.

– Вы ошибаетесь: о переговорах или торге речь не идет.

Я оглядела комнату. В ней остался лишь один из людей Гогена, жевавший резинку и, казалось, равнодушный ко всему происходящему. Снаружи людей будет больше, они охраняют подходы и подъезды, однако они уже забывают меня, незнакомцы, нежащиеся на солнышке.

Я встала, но Гоген не шевельнулся. Я зашла за спинку дивана, повернулась, двинулась в другую сторону. Я оглядывала комнату в поисках орудия: шариковой ручки, сигаретницы, пепельницы, мобильного телефона – чего угодно. У него где-то по-прежнему лежал нож. Туфли на мне были без каблуков, но вовсе не идеальные для быстрого побега.

– Я врунья, – наконец произнесла я. – Вру, когда напугана.

– Вы боитесь?

– Я спокойна, – ответила я. – Вы же сами видите. Можно внести предложение?

– Если хотите.

– По-моему, вы тоже врун, мистер Гоген, Мугурски или как вас там еще. Мне кажется, мы обхаживаем друг друга, вместо того чтобы поговорить начистоту. Бриллианты вас не интересуют.

Как же жалко теперь выглядели драгоценности, покрытые косметической слизью, стекающей на разделявший нас стол. Достойная драка из-за нескольких кусочков углерода.

– Разумеется, вам нужно вернуть их обратно в Дубай, чтобы ваш босс не выглядел полным идиотом. Честь семьи, деловая хватка и все такое. Но вам-то на самом деле все равно, так ведь? Не ваше это дело.

Губы его сжались, а затем снова расплылись в скупой улыбке.

– Нет, – тихо признался он. – Не совсем мое.

– Но вот Байрон-Четырнадцать не все равно?

– Как я уже сказал, Байрон-Четырнадцать – убийца, террорист. Файлообменная сеть не так уж непробиваема, как вам известно. Я знаю, что вы с ним контактировали, а теперь мне нужно знать, о чем вы говорили. Это Байрон нанял вас, чтобы вы похитили «Куколку»?

– Зачем бы ему это?

– Вот вы мне и расскажите.

Я медленно, но легко повернулась, пошла в другую сторону, остановилась у своего стула, но не села, подошла к стене, вернулась к стулу и остановилась.

– Рейна бин Бадр эль-Мустафи – вам знакомо это имя?

– Это молодая женщина, которая умерла. Я слышал о ней.

– Она приходилась двоюродной сестрой принцессе Шамме бин Бандар.

– Вот откуда я его слышал: о ее смерти упоминалось на брифинге.

– У нее было «Совершенство». – Легкое пожатие плечами, Гоген ждал продолжения. – Я выкрала «Куколку», потому что это было трудной задачей. А когда Рейна умерла, я украла алмаз еще и потому, что хотела кому-нибудь крепко насолить, и создатели «Совершенства» подошли для этого как нельзя лучше.

– Почему?

– У нее же было «Совершенство».

– Это вы уже говорили, но не «Совершенство» заставило ее покончить с собой.