– Да, конечно. И все же, как часто здесь бывала Эмма?

– Почти каждые выходные, с мужем.

– Такая примерная замужняя женщина… – в раздражении произнес Вадим, почему-то не веря соседке Эммы Майер и испытывая к ней необъяснимую антипатию. – Я понимаю, мои вопросы могут показаться вам странными, и все же скажите мне, куда, по-вашему, могла отправиться в тот роковой день Эмма Майер, надев на себя свое самое новое и дорогое платье, да еще и туфли на высоком каблуке?

– Туфли? Понятия не имею! Но уж точно не на дачу. Здесь ей на каблуках делать нечего. Туфли… – Тамара пожала плечами и покачала головой. – Говорю же, если бы она собиралась только на дачу, то на ней были бы джинсы, свитер, куртка и кроссовки. Это точно. Возможно, сначала она заехала куда-то, где надо было выглядеть как следует и где к месту вечернее платье с туфлями, а потом уже, с оказией, решила заехать на дачу… Но что вам так далось это платье? В чем проблема?

Но Вадим, который уже понял, что Тамара даже если что-то и знает, то ничего не расскажет, свернул разговор. Он распрощался и, на всякий случай оставив свой номер телефона, взял за руку все это время молчавшую Валентину, вышел из дома.

– Ложь! – твердил он по дороге к соседнему дому, где еще недавно обитала красивая Эмма Майер. – Все ложь. Я кожей чувствую, что она покрывает подружку. Возможно, что в тот день Эмма приехала сюда и рассказала что-то Тамаре. Скорее всего, она была сильно взволнована чем-то, иначе бы ни за что не надела синее платье. Может, Тамара давала ей ключ от своей городской квартиры, где Эмма встречалась с любовником, может, наоборот, Эмма давала Тамаре ключ…. Вас, женщин, не поймешь, что вам нужно. Казалось бы, Алексей. Приличный, положительный человек. Любил свою жену. А вот она его нет. Ее сестра, Анна, утверждает, что он был недостоин своей жены. Но почему? С чего они все взяли? Разве что она сама говорила… Да и вообще, я не понимаю, зачем я приехал сюда. Что я хочу выяснить? Какие преследую цели? Эмма Майер погибла в автокатастрофе. Вероятно, уснула за рулем, ее машина выкатилась на встречную полосу, а оттуда, возможно, зацепленная кем-то встречным, опрокинулась в овраг, покатилась кубарем, ударилась о деревья и от сильного удара взорвалась. Эмма погибла. Это ужасно, когда погибает молодая красивая женщина. Но почему в этой несправедливости следует непременно обвинять ее мужа? Ну и что, что он в этот день не смог поехать на дачу? А кто говорит, что она вообще ехала на дачу? И если на дачу, то почему непременно к себе? Разве вокруг мало дач?..

– Да успокойся ты, – не выдержала Валентина. – Что это ты так раскипятился? Ничего же особенного не произошло.

Вадим между тем достал ключ от дачи, который ему дал на время Алексей, помог Валентине подняться на скользкое, чуть припорошенное снегом крыльцо и открыл дверь дачного дома Тарасова и Майер.

– Тебе не кажется, что как-то странно пахнет? – Вадим замер на пороге, прислушиваясь и принюхиваясь.

Он включил свет и сделал несколько шагов по направлению к большой комнате.

Но Валентина его не слушала. Она, не в силах шевельнуться, стояла слева от камина и не могла оторвать глаз от сидящей в самом углу комнаты женщины. Кресло, в котором она сидела, было скрыто тенью, падавшей от старого, с высокой спинкой, стула, обращенного к камину. Хрупкая женская фигурка утопала в мягких складках толстого клетчатого красно-черного пледа. На голове ее была маленькая черная шапочка. Глаза закрыты. В кисти правой руки была зажата записка, которая терялась в складках грубой шерстяной материи.

– Вадим, я сейчас закричу… – прошептала Валентина, цепляясь за рукав Гарманова и почти повисая на нем. – Господи, разве ты не видишь, что она мертвая?..

Вадим подошел и осторожно вынул записку из рук неподвижного тела. Развернул ее и прочел: «Алексей, похорони меня».

Записка была написана печатными буквами, как если бы ее написал ребенок. Меня колотила дрожь. Я осталась стоять на месте. Мне не хотелось думать, что все, что сейчас происходит со мной – реальность. В комнате загородного дома мы с Гармановым обнаружили труп. Самый что ни на есть настоящий труп молодой женщины. Вадим, осмотрев голову покойницы, которую практически всю скрывала черная, надвинутая почти на самый лоб вязаная шапочка, сказал, что труп уже начал разлагаться, и показал мне на трупные пятна…

– Да ведь это же Эмма Майер, – сказал он, качая головой и как бы не веря собственным глазам. – Конечно, я могу и ошибаться, но уж больно похожа. Но как? Зачем?.. А я-то никак не мог понять, почему ее сестра зациклилась на этом чертовом синем платье. Не могла Эмма надеть его, не могла, и точка. И не надела, стало быть. Значит, в этом синем платье была вовсе не она? И потому-то какой-то ненормальный изводит вдовца страшными посылками, на что-то намекает, но на что? Что он знает?

Он на моих глазах позвонил кому-то и сообщил о трупе. И уже через некоторое время прибыло сразу несколько машин. В доме появилось много мужчин, которые со знанием дела осматривали дом, покойницу, делали снимки, искали отпечатки пальцев… Вадим очень расстроился, когда узнал, что соседка Эммы, Тамара Седова, которая могла бы первая опознать труп, куда-то ушла. Во всяком случае, дома ее не оказалось, хотя стучали громко.

– Я приехал сюда, чтобы выяснить, кто укрывал розы, – уклончиво говорил о цели своего визита в дачный поселок Гарманов какому-то пожилому седому мужчине в штатском. – Ключи мне дал хозяин дома. Я хотел выяснить, кто последний побывал здесь перед смертью Эммы Майер…

Он упорно не хотел раскрываться перед своим начальством и откровенно валял дурака. Я же обратила внимание на то, что на трупе женщины не было даже белья. Тело было обнажено. Однако кто-то, кто усаживал труп в кресло, заботливо прикрыл его толстым пледом. Как если бы она могла чувствовать холод. Но чудовищнее всего мне показался тот факт, что под черной вязаной шапочкой, натянутой на голову, оказалась маленькая стриженая голова. Кто-то непрофессионально состриг волосы, и теперь они клочками торчали в разные стороны. Эмму Майер, как большую куклу, уложили на носилки и вынесли, слегка прикрыв все тем же пледом, из дома, погрузили в машину «Скорой помощи». Я вспомнила еще одну «куклу», мою дорогую Баську, и слезы выступили у меня на глазах. Нас, женщин, отстреливали, убивали… За что? И пусть на теле Эммы не было видно следа от пули, я понимала, что она умерла не своей смертью. Возможно, ее отравили или просто ударили по голове, как предположил Гарманов. Но кто-то, кто видел убийство, все это время после похорон Майерши чувствовал себя неуютно и всячески старался привлечь внимание к покойнице. Быть может даже, по мнению Гарманова, он (или она) каким-то опосредованным образом повлиял и на желание Анны обратить внимание старшего следователя прокуратуры на то, в каком платье был обнаружен труп Эммы Майер.

– Так, может, сама Анна что-то знает да боится тебе сказать? – высказала я предположение, когда мы с Гармановым уже стояли на крыльце и смотрели, как носилки с трупом закатывают в машину.

– Нет, – как-то особенно горячо возразил он и даже замотал головой. – Только не она. Я видел, что она искренне удивлена тем обстоятельством, что на ее сестре было это злополучное платье. Анна не стала бы молчать, если бы знала о существовании человека, который мог бы иметь, пусть даже косвенное, отношение к убийству. Да она сама бы разорвала убийцу, если бы только знала, кто он. Мне сейчас надо срочно позвонить ей, кстати…