До семи еще несколько минут. Не уверена, что он обедал, но спрашивать не буду. Сегодня вечером я не скажу ему ни слова. Я разберусь с ним завтра. Отступив на несколько шагов, поворачиваюсь и иду в оранжерею. Подняв с кресла одеяло Сьюзи, отношу его в спальню и накрываю им Зака, прежде чем закрыть дверь, чтобы Гарри Паутер его не побеспокоил.

В этом доме я должна быть той, кто будет заботиться о себе, чтобы Зак мог быть тем, кто сломлен и потерян. Это значит, что я буду есть, работать, принимать душ и быть всем, чем он пока не может быть.

На следующее утро я поливаю ее сад и растения в ее джунглях.

Ее… все это по-прежнему ее? Могут ли вещи принадлежать человеку после его смерти? Задается ли Зак вопросом, остается ли она все еще его? Или она нашла Тару? Эта мысль должна причинять боль.

В 12:01 я осторожно стучу в дверь его спальни.

Ответа нет.

Я открываю ее. Зак в той же позе, что и прошлым вечером.

— Зак?

Тишина.

Я не знаю, что делать. Кажется, Аарон доверяет мне. Почему? Это загадка. Сьюзи тоже доверяла мне, будто думала, что после ее смерти я, как по волшебству, буду интуитивно чувствовать Зака.

Я не чувствую.

Часть меня хочет собрать чемоданы, забрать Гарри и уйти. И ни разу не оглянуться назад. Заботит ли Зака, буду ли я сейчас убираться в доме? Возможно, нет.

Хочет ли он видеть меня здесь? Возможно, нет.

Нужна ли я ему? Не знаю. Я пытаюсь поставить себя на его место и представить, чего бы я хотела или в чем нуждалась. Но когда я это делаю, то представляю, как он хочет, чтобы все оставили его в покое и позволили ему решать, что будет дальше. Хочет ли он жить дальше или последовать за ней в следующую жизнь, оставив настоящую.

Размышляя об этом, сажусь в мягкое кресло в нескольких футах от кровати. Сквозь жалюзи пробивается ровно столько света, что я могу разглядеть лицо Зака. Подтянув колени к груди, я жду.

Примерно через час он открывает глаза. Так медленно и нерешительно, что на ум приходит дверь, которая со скрипом открывается против воли натянутых петель.

— Привет, — шепчу я.

После нескольких морганий он хрипло отвечает:

— Привет.

— Я должна поднять тебя с постели и накормить. Но я не против, если ты не поешь до ужина. Я просто… — Я сглатываю. — Я просто не могу позволить тебе…

Умереть?

Могу ли я сказать это? Нет.

— Я не могу позволить тебе отгородиться. Извини.

Болезненно скованными движениями он побуждает свое тело сесть. Его босые ноги свисают с края кровати.

— Мне надо отлить.

— Конечно. — Я встаю. — Оставлю тебя наедине.

Он наклоняется вперед, упираясь руками в колени, прежде чем встать.

— Было бы прекрасно. — В его голосе не слышно признаков жизни, но он поднялся с кровати. Это уже что-то. На данный момент я приму эту маленькую победу.

Закрыв за собой дверь спальни, направляюсь на кухню, где достаю из холодильника тарелку салата с макаронами, быстро нюхая его.

Столько еды…

Когда я выкладываю немного в тарелку, в нескольких футах позади меня появляется Зак.

— О, привет. Э-м… у меня тут салат из макарон. Ты будешь?

В его правой руке скомканная футболка. Посмотрев на меня несколько секунд пустым взглядом, он кивает и возится с футболкой, просовывая руки и голову в отверстия. Затем садится за стол. Когда я накладываю салат ему в тарелку, он смотрит на пустой стул рядом с собой, где всегда сидела Сьюзи.

Куда она больше никогда не сядет.

Мы едим молча. Зак уходит спать до следующего дня. В течение нескольких дней мы повторяем все ту же процедуру, только на следующий день это не салат из макарон. Это блюдо из курицы и риса.

Запеканка.

Лазанья.

Еда у нас не заканчивается.

Аарон и его мама пишут мне каждый день, справляясь о Заке. Я подтасовываю отчет, сообщая, что у него все хорошо. Он ест. Встает с постели. Вот только я не упоминаю, что с постели он встает лишь на час, а ест один раз в день.

С каждым днем Зак воздерживается от постели немного дольше. Он принимает душ. Его посещает семья. И я возвращаюсь к своему привычному режиму. Но мы не разговариваем. Зак ни с кем много не разговаривает. Он усовершенствовал крошечную фальшивую улыбку и легкий кивок, заставляющий всех думать, что он их слышит. И я уверена, он нас слышит, но знаю, что не слушает.

Зак с Сюзанной, — на пограничье этой жизни и следующей, — выясняет, где ему место, где он может обрести счастье. Я вижу это. Глаза не лгут. Они не могут, не то что фальшивая улыбка, не то что кивок или бормотание «Ммм-хм» время от времени. Это тоска по ней? Она съедает его сильнее всего? Или мысль о том, что он сделал? Меня сильнее всего съедает последнее.

ГЛАВА 14

— О… — Эмерсин, вздрогнув, отворачивается от тостера. — Ты на работу?

Она смотрит на меня в униформе. Лицо побрито. Волосы уложены.

Я играю роль.

— Ага. — Я обхожу ее и тянусь к кофейнику, со сваренным ею кофе.

Эмерсин делала все.

Готовила.

Убирала.

Косила.

Стирала.

— Это хорошо. Полагаю. — Она прочищает горло и садится за стол.

Я прислоняюсь к стойке и, потягивая кофе, пожимаю плечами.

— Это работа.

— Это… — она прикусывает нижнюю губу, вероятно, взвешивая свои слова, — …логичный выбор. Так как у тебя есть работа.

— Конечно.

Несколько секунд смотрю мимо нее в окно.

— Скорбящий муж отправлен в отставку. Концы обрублены. Неважно, насколько несправедливой я считаю жизнь, я не могу изменить свою реальность. Есть только я и время. Оно движется вперед без меня. А я… застрял посредине, задыхаясь. Такое чувство, что меня протащили целые мили. — Я закрываю глаза. — Все болит, но я еще жив. Все болит, но ее все равно нет.

Взгляд Эмерсин по-прежнему прикован к ее тосту, как к безопасной гавани.

— Я хожу в магазин за продуктами… потому что устал от того, что семья и друзья оставляют еду у моего порога. И…

Она рискует взглянуть на меня, прежде чем я продолжаю:

— …на днях, где-то между бакалеей и секцией с замороженными продуктами, я осознал, что положил в свою тележку десять предметов, не думая о ней. — На