Кирилл за спинами журналистов несколько раз взмахнул руками, будто подметал улицу, и попытался на языке глухонемых произнести: «Благоустройство!». Харитон Ильич взглянул на пируэты Кирилла, удивленно поднял брови, потом откашлялся и с видом человека, ныряющего в ледяную полынью, выдохнул:

– Я, значит, думаю, что большое… Я бы даже сказал, особое… В общем, особое внимание нужно уделить воспитанию танцев и вообще творчества.

Кирилл отрицательно замотал головой и обеими руками начал яростно указывать на ближайшую урну.

– Плаванье… Значит, это самое… Лыжи, и вообще спорт… – в голосе Харитона Ильича зазвучали панические нотки. Кирилл в непроизвольном отчаянии стукнул себя по лбу.

– Одним словом, я считаю, что всем нам нужно начать с себя! – сообщил Харитон Ильич. – Нужно уделить большое внимание самовоспитанию. Потому что небрежное отношение – это плохо. Это все возвращается населению буирангом. А когда мы наведем порядок в своей голове, порядок наступит и во всех других, так сказать, отраслях. Во всех СМИ, по всем радио неоднократно говорится, что у нас с этим вопросом никаких вопросов нет!

Кирилл утвердительно кивнул головой и с одобрением показал большой палец.

В это время на центральную площадь одним за другим тяжело вырулили три больших экскурсионных автобуса. С усталым шипением их двери распахнулись и выпустили в объятия августовской жары три порции пенсионеров. Увидев телевизионные камеры, старички и старушки проявили настойчивое любопытство, свойственное возрасту.

– Кино снимают? Нет? А кого? Зозууууулю?! Который экскурсии для пенсионеров устраивает? Это который же тут будет Зозуля?

Пенсионеры, решительно отодвигая колючими локтями штативы телекамер, просочились в толпу и стайкой окружили Харитона Ильича. Повисла напряженная пауза. Харитон Ильич смотрел на электорат настороженно. Электорат – с любопытством и умилением. Журналисты застыли в недоумении.

Тишину нарушила пожилая активистка в кумачовом платке. Оглянувшись по сторонам, она обтерла рот большим и указательным пальцами, шагнула к Зозуле, тщательно прицелившись, подпрыгнула и поцеловала его прямо в щетинистые с проседью усы. Отступив на шаг, она поклонилась в пояс, торжественно произнесла: «Спасибо, родненький!» и немедленно прослезилась. Это послужило сигналом для остальных. Кто-то в три ручья проливал слезы умиления, кто-то спешил поцеловать Харитона Ильича, кто-то умудрялся делать и то и другое одновременно.

Защелкали фотоаппараты. Телевизионщики уже не жаловались на недостаток событий. Газетчики выхватывали из толпы наиболее сентиментальных старушек и задавали им свои вопросы. Бабушки, уловив общий тон мероприятия, уже не могли свернуть в другую колею, и наперебой хвалили заботу и уважение, с которым Харитон Зозуля относится к старшему поколению и воспитанию молодежи.

Харитон Ильич взволновано и с чувством принимал изъявления народной любви. Под конец он, приложив руку к сердцу, промолвил:

– Уважаемые товарищи пенсионеры! Не за ради громких слов, а за ради благодарности я вам хочу сказать спасибо! Потому как даже еще великий поэт Пушкин сказал, что береги честь смолоду! Низкий вам поклон. А что до меня, так я – готовый!

Старушки кивали головами, и шептали: «Говорит, как по писанному! Ничего не понять! Умный до чего!», и кто-то по инерции несколько раз перекрестился.

Вениамин Сергеевич Брыков несколько раз перечитал это послание, не обращая внимания на особые отношения, которые сложились у автора со знаками препинания, клавишей «Caps Lock» и полужирным подчеркнутым курсивом. Особо тронула его фраза «мы все преклоняемся перед вами». Мужественно сдержав слезу умиления, Вениамин Брыков дал своему секретарю распоряжение – поместить благодарственное письмо в рамку и вывесить в Галерее.

Шестидесятитрехлетний миллионер Вениамин Брыков пришел к выводу, что «хороший понт любых денег стоит» еще в те годы, когда он был известен в криминальных кругах как Веня Брык (для близких друзей – Веник). То есть, задолго до того, как стал респектабельным бизнесменом. Дело даже не в том, что ему нравилась модная одежда, дорогие часы и мощные автомобили. С этим в Славине у многих людей не было проблем. Вениамину Сергеевичу хотелось славы. Простой человеческой славы, преклонения и почета. К чести миллионера Брыкова нужно сказать, что политику он посчитал делом тупиковым, грязным и суетливым. Он рассудил, что стяжать лавры на этом поприще с его деньгами можно довольно быстро, однако лавры эти будут недолговечными, а народная любовь – неискренней.

Тонкая натура Вениамина Брыкова, требовала славы прочной и долгоиграющей. Свой путь к вечности он стал выстилать денежными пожертвованиями. Сначала его звали просто «спонсором». Но это заграничное словечко каждый раз неприятно отдавало в голове Вениамина Брыкова – будто кто-то со звоном щелкал по лбу. Гораздо больше по душе приходилось слово «меценат».

Вениамин Сергеевич трепетно коллекционировал благодарственные письма от отдельных лиц и целых учреждений, заботливо размещал их в рамочки и вывешивал на стенах своего кабинета. Со временем из них собралась целая «Галерея».

Быть может, известный меценат Павел Михайлович Третьяков имел бы, что сказать своему коллеге по поводу оформления галерей. Но, во-первых, меценат Третьяков скончался давным-давно, а во-вторых, его коллега Брыков ни в каких советах не нуждался. Может быть, его, брыковская, «Галерея» и не была коллекцией шедевров мирового искусства, но зато она служила веским аргументом для налоговых инспекторов и зловредных журналистов. И тем и другим периодически казалось, что Брыков зарабатывает слишком много денег не слишком честным путем. «Галерея» добрых дел их обезоруживала. Она говорила о том, что если господин Брыков и получает какие-то барыши, то не для себя, а исключительно для вдов, детей и стариков. Ревизоры уходили из приемной Брыкова, искренне желая ему процветания, а журналисты писали хвалебные статьи про мецената.

Правда, писали только на первых порах, когда благородный порыв миллионера был в новинку и казался чудачеством. Потом, убедившись, что Брыков намерен меценатствовать всерьез, газетчики поскучнели. В лучшем случае они игнорировали все благодеяния Брыкова, а в худшем – выворачивали наизнанку «нижнее белье», вспоминая криминальное прошлое Вени Брыка. Тогда Брыкову пришлось оказывать меценатскую помощь и газетам. Если откинуть налет фальшивых улыбок, рукопожатий и разговоров о высоком, Брыков был вынужден сам заказывать и оплачивать статьи о своих благодеяниях.