– А что с тобой?

– Голова болит, и слабость такая…

– А почему домой? Надо было в больницу идти! Вдруг что-то серьезное?

– Да ничего. Поваляюсь денек, и пройдет. Ты сегодня приезжай пораньше, ладно?

– Хорошо, Натусь… Тебе купить чего-нибудь? Может, в аптеку заехать?

– Я не знаю… Ну, купи таблетки от головной боли. У нас дома никаких лекарств нет.

– Ладно. А ты постарайся уснуть, ага? У меня после обеда совещание назначено, как все закончится, я сразу приеду. Давай, не кисни. Все, пока…

Нажав на кнопку отбоя, она прижала гладкий пластиковый корпус трубки к щеке, будто она была неким проводником Сашиной о ней заботы, полежала немного, потом переползла на его половину кровати, устроила голову в ямке, оставленной его головой на подушке. Как хорошо, что у нее есть любящий заботливый муж, и хорошо, что он после совещания помчится домой, и от подушки так сладко, так по-мужски пахнет его туалетной водой… И вообще, все у них в доме хорошо… Хорошо… И так будет всегда…

Последней ее мыслью было, что надо бы раздеться и лечь в постель по-человечески, потому что блузку и юбку жалко, зря, что ли, она их все утро наглаживала. Потом эта мысль уплыла, так и не успев достучаться до сознания, и она заснула, несмотря на головную боль, очень крепко. Но в то же время и беспокойно, и на фоне этой крепкой дневной дремы что-то все же происходило, плавал черным облаком сон не сон, но образ невидимый, как ощущение дурного предчувствия. Потом этот образ подал голос, то есть материализовался звуком, очень настойчивым и очень знакомым. Она вздрогнула, открыла глаза – бог мой, да это же в дверь звонят! Саша, наверное, уже приехал! И часы показывают половину четвертого пополудни…

Она живенько сползла с кровати, прошлепала к двери, привычно справилась с замком, распахнула настежь. И застыла в удивленной позе – на пороге стояла Анна. Явление было столь наглым и неожиданным, что глаз, приготовившийся лицезреть в двери любимого мужа Сашу, даже и моргнуть не успел, а язык, не спросясь, уже выдал непрошенное, оторопело вежливое:

– Привет…

– Здравствуй, Наташа. Еще раз. Мы с тобой сегодня уже виделись вообще-то. Войти можно? – кротко улыбнулась стоящая в дверях Анна и тут же пояснила торопливо: – Ты извини меня, ради бога, что я домой заявилась, но мне очень нужна твоя помощь. Ты ведь не откажешь мне в помощи?

– А… А чем я, собственно… – начала приходить в себя Наташа, то есть медленно разводить руки в стороны, поднимать вверх плечи и лихорадочно призывать в одурманенную сном голову остроту реакции для совершения хоть каких-нибудь защитных действий.

Конечно, самое лучшее было бы призвать на помощь не остроту реакции, а обыкновенную человеческую наглость. То есть тупо захлопнуть перед Анниным носом дверь. Ну, можно было еще пробормотать что-нибудь вежливое для приличия, например: «Дико извиняюсь, дорогая Анна, но температура у меня поднялась катастрофически высокая и вот-вот могу в обморок грохнуться». Ничего этого она сделать не успела, стояла как идиотка, сбитая с толку непривычной Анниной говорливостью, и, как ей казалось, даже чуть пошатывалась от летящей в грудь пулеметной очереди торопливых объяснений:

– Понимаешь, Наташа, у меня просто не было другого выхода, только к тебе ехать! Иван Андреевич дал мне задание написать для него выступление на симпозиуме, и я написала конечно же, но боюсь, не пропустила ли чего… Или, наоборот, не ляпнула ли там лишнего. Ты пробеги свежим глазом, пожалуйста! Это много времени не займет… Там пять страниц всего…

В общем, она и опомниться, и проследить за процессом не успела, как Анна вместе со своим словесным потоком уже вплеснулась в прихожую, как, наклонившись, быстро расстегнула босоножки, как выудила из сумки голубую пластиковую папочку с бумагами. И ничего ей больше не оставалось, как с тоской оглянуться на открытую еще дверь да вздохнуть, смирившись с обстоятельствами, – не драться же с этой наглой девкой, в самом деле, не выпихивать в спину вместе с ее бумагами и босоножками.

– Между прочим, там все выступления в папках в готовом виде есть. Я тебе показывала, – недовольно пробурчала Наташа, направляясь в гостиную. Хотя бы это раздраженное бурчание она могла себе позволить, в конце концов?! Или эта наглючка решила, что если в дом пришла, то надо перед ней обязательной приветливостью растекаться?

– Да, я помню, Наташ, помню… – Анна следовала за ней след в след, продолжая торопливо оправдываться: – Я почему-то подумала, что не очень тебя обременю, если все-таки согласую с тобой… Вот, посмотри, пожалуйста!

Она плюхнула свою голубую папочку на стекло журнального столика и тут же с комфортом развалилась в кресле, и даже задницей в нем слегка поёрзала, будто устраивалась надолго. А потом еще и ногу на ногу закинула, красиво демонстрируя свою сексапильную коленку. Модель хренова. Подумала бы головой сначала: кому здесь ее коленка так уж нужна?

– О, а у нас, оказывается, гости… – пропел из двери гостиной веселый Сашин голос, и Наташа опустила плечи в огорченном изнеможении. Ну да, так и есть… Он же обещал пораньше с работы приехать, вот и приехал…

– Привет… – медленно повернула голову на Сашин голос Анна, и Наташа только диву далась, как быстро ее виноватая говорливость трансформировалась в ленивое элегантное достоинство. И коленка к месту пришлась, надо же. Очень даже грациозно смотрелась.

– Это не гости, Саш. Это с работы. Мы же с Анной работаем вместе. Я сейчас текст выступления быстренько посмотрю, и…

– Да ладно тебе, Натусь! Я очень даже рад, что у нас гости. Анна, ты никуда не торопишься?

– Нет. У меня сегодня вечер абсолютно свободен.

Наташе на миг показалось, будто сверкнула в Анниных глазах ведьминская искорка, и они вспыхнули яркими изумрудами на фоне иссиня-черных, очень элегантно уложенных локонов. Да, кстати, о локонах! Что-то она утром никакой красивой укладки у Анны на голове не приметила… Неужель девушка в салон сгоняла, прежде чем зайти к ней домой? Вот это подвиг! А то без укладки выступление для Ивана Андреича ну никак не согласуется…

– Ну, тогда в загул, девчонки? – поднял кулак в жесте «но пасаран» Саша. – Я вина испанского купил. Натусь, ты как себя чувствуешь?

– Плохо. Я очень себя плохо чувствую, Саша, – сердито кося глазом в сторону Анны, многозначительно произнесла она, надеясь, что Саша уловит-таки эту многозначительность в ее голосе и не станет настаивать на предложенном «загуле».

– Да брось, Натусь! Посидим сейчас… Я сам и ужин приготовлю! А? Пойдемте, девчонки, на кухню! Вы будете сидеть праздными светскими дамами, вино потягивать, а я буду вокруг вас суетиться со сковородками! Наташка, где у нас сковородки?

Последнюю фразу он произнес уже из кухни, и слышно было, как загремели открываемые дверцы шкафов, и глухо звякнул металл, и вдобавок упало и разбилось что-то под аккомпанемент его веселого чертыхания.

– Я и впрямь очень плохо себя чувствую! – сквозь зубы сердито прошипела Наташа, впихивая голубую папочку Анне в руки. – Неужели тебе непонятно?