– Иногда, если с человеком произошло что-то ужасное и пугающее, он перестаёт походить на самого себя, – мягко сказал дядюшка Тибериус. – И сбежать – это самое лёгкое, что можно сделать.

– Но Джек не мог! У него даже не было сил сесть! – возразила Корделия.

Дядюшка Тибериус притянул её к себе и стиснул в медвежьих объятьях, бормоча что-то утешающее, но всё, что Корделия слышала, был лишь плеск волн о скалы. А может, это кровь стучала у неё в ушах.

Она выбралась из дядюшкиных объятий.

– Но… надежда же есть? – прошептала она.

– Моя дорогая, – начала тётушка Ариадна голосом, полным невыносимого сочувствия.

Корделия не хотела это слушать.

– Нет! – взвыла она, развернулась и выбежала из комнаты. – Надежда есть! Есть…

Агата!

К этому времени Агата уже должна была вернуться.

Корделия затопала вверх по лестнице. Сердце так и скакало в груди. Оказавшись в Библиотеке, она распахнула окно и высунулась из него, вглядываясь в ночь и вслушиваясь, не раздастся ли шорох крыльев Агаты, несущей послание от отца.

Ничего. Ничего – только ужасно пустое небо.

– Что же мне теперь делать? – всхлипнула Корделия.

Из коридора донеслись тихие шаги, и в Библиотеку вошла тётушка Ариадна.

– Корделия? Не поможешь мне со Звёздной Миской на крыше? – попросила она. – А потом, пожалуй, ляжем спать пораньше. Мы должны быть в наилучшей форме, чтобы работать над шляпой. Послезавтра она должна быть закончена и доставлена во дворец. Нам нельзя забывать о своём долге даже в такие непростые времена. – Она взяла Корделию за руку.

Дядюшка Тибериус аккуратно завязал сложными узлами Крепкопрочную Верёвку вокруг двери в Шляпотворческую Мастерскую, а Корделия помогла тёте вынести на крышу Звёздную Миску.

Это была глубокая серебряная миска со стеклянной куполообразной крышкой. Они осторожно поставили её на кирпичный уступ у трубы. На западе мигал красным Марс, так что тётушка Ариадна наклонила миску на восток.

– К утру она будет полна свежего звёздного света, – прошептала она.

Крышка-купол была усеяна отражениями звёзд.

«Они помогают нам отыскать дорогу, крошка Шляпник, – как-то сказал Корделии Просперо, сидя у этой самой трубы. – Звёзды указывают нам путь по миру. Они всегда у нас над головой, но видеть мы их можем лишь когда темно. Так что если ты когда-нибудь потеряешься, просто дождись, пока станет темно – так темно, что ты не сможешь разглядеть даже кончик собственного носа. Тогда подними голову, посмотри на звёзды и начни искать себя».

Тогда Корделия устроилась поудобнее в отцовских объятьях, поражаясь глубине его мудрости.

Сегодня она подняла голову, но глаза защипало, а по щеке скатилась горячая слеза. Корделия была благодарна, что темнота скрывает её лицо от тётушки.

Когда Корделия забралась в постель, она не стала закрывать глаза. Она крепко прижала отцовский телескоп к груди и лежала, надеясь – надеясь – на чудо, как сияющая в темноте ночи луна.

«Возможно, – сказал тихий голосок в её голове, – возможно, это было последнее, что он сделал, прежде чем уйти под воду. Возможно, он бросил телескоп Джеку, как моя мать бросила меня саму в шляпной коробке, прямо перед тем, как погибнуть. Просто чтобы у меня осталось что-то особенное от него…»

– Нет, – строго сказала Корделия. – Должна быть другая причина.

Она выскользнула из постели и подошла вместе с телескопом к окну. Там она раздвинула его трубку настолько, насколько смогла. Телескоп оказался почти слишком длинным для её руки, и очень тяжёлым. Когда девочка приложила его к глазу, трубы на противоположной стороне улицы оказались так близко, что она могла бы их коснуться.

«Они помогают нам отыскать дорогу, крошка Шляпник», – как-то сказал Корделии Просперо, сидя у этой самой трубы

Корделия направила телескоп на усыпанное звёздами небо.

Казалось, будто кто-то потрогал стекло заляпанными звёздным светом пальцами. Чёрное полотно покрывали пятна и мазки звёзд. Корделия покрутила телескоп, как учил её отец, и размытые звёзды резко пришли в фокус.

Из узкой щели в медной оправе с тихим шёпотом выпал клочок бумаги и спланировал на пол, приземляясь Корделии на ногу. Девочка схватила его и побежала через комнату к камину – в нём ещё светились угольки, давая достаточно света, чтобы прочесть послание.

Она уставилась на листок, перевернула его, а потом перевернула обратно. Он был пуст.

– Этого не может быть!

Она поворошила угли и приблизила к ним листок. Ничего – только гладкая, пустая страница.

– Отец! – вскрикнула Корделия.

С тонущим куда-то вниз, как камень в океане, сердцем, она вспомнила: кожаный футляр телескопа был весь мокрый от морской воды. Джек сунул его за пазуху, пока плыл к берегу, так что, конечно, всё, что было написано на бумаге, смыло безжалостными волнами.

Корделия опустилась на колени на коврик перед умирающим пламенем, стискивая в руке пустой листок. С огромной болью в сердце она задумалась, что же за слова, которые написал ей отец, пропали в море.

Она не знала, сколько так просидела. В конце концов из-за тихого бормотания ветра, кружащего вокруг Дома Шляпников, и едва слышного перезвона звёздного света, льющегося в миску на крыше, голова у неё потяжелела. Корделия легла щекой на тёплую плитку возле камина.

– Ещё есть надежда, – пробормотала она, наполовину мечтая, как найдёт эти пропавшие слова от отца, наполовину уплывая в океан сновидений.

Угли догорели и медленно обратились в пепел.

В особняке, не так далеко отсюда, через окно классной комнаты влезала внутрь тень. Тень, оставившая на подоконнике отпечаток.

Корделия проснулась на полу своей спальни, лёжа щекой на холодной каминной плитке. По Дому Шляпников разносился мелодичный перезвон. Судя по звуку, пратётушка Петронелла разлила на лестнице банку лунных лучей.

Следуя за звуком, Корделия добралась до вестибюля, но разлитых лунных лучей нигде не нашла.

Из мастерской показалась тётушка Ариадна, держа пучок листьев Перемирной Пальмы.

Дядюшка Тибериус перегнулся через перила и крикнул:

– Во имя двурогой шляпы Мафусаила! Не могут же это быть Созывающие Часы?