– Все это вилами на воде писано.

– А геном?

– Геному стоит посвятить жизнь. Это настоящее чудо, хотя мы считаем его в порядке вещей. В каждой клетке – амбулаторная карта, невидимая, с регистрацией всего-всего, что есть в тебе. Я думал и решил посвятить изучению генома свою жизнь.

– А меня поражает, что современные методы позволяют проследить внутриутробную жизнь. Развитие человеческого зародыша повторяет полностью его предысторию от нуля, от простейшего одноклеточного эмбриона. Появляются жабры, потом они зарастают и возникает хвост, который позже исчезает…

– Да, есть простые, действенные способы. Не экспедиции, не поиск спонсоров, а наш учитель увозил нас, школьников в каникулы в Бретань. И каждое утро до завтрака мы отправлялись на рынок и высматривали, что привозили рыбаки, и что выбрасывали они тут же на берегу.

– А мы разыскивали метеориты на скальном плато пустыни, – радовалась Софи. – А одному чудаку, представляешь, повезло. Нашел редчайший метеорит в угольном отвале. Когда-то, 300 миллионов лет назад метеорит врезался в дерево, и теперь его обнаружили в угле.

– На всё про все, – повторил Жан, – есть простые и действенные средства.

– Ой, уж и на всё. А, например, сделаться невидимым? Слабо?

– Есть, – с убеждением повторил Жан. – Даю способ на вскидку – вибрировать. Смотрите, Софи. Вращается вентилятор и всё видно сквозь него, а остановится, всё перегородят лопасти.

– Небось мечтал сделаться невидимым. – Нет, у меня – реальные мечты: попасть на берег янтарного моря. – Твоя единственная мечта?

– Совсем не единственная. Я, например, мечтаю вернуть кассеты, уплывшие с нашим кораблем.

– Кассеты с музыкой?

– Я так скажу: с биомузыкой. Записи брачного зова лягушек. Хотелось услышать о любви квакушек в невесомости?

– А янтарное море?

– В янтаре удивительные насекомые встречаются. Увидеть их и изучить.

Ведь насекомых множество. Видов птиц не более девяти тысяч, рыб и рыбообразных – двадцать тысяч, а насекомых более двух миллионов и многие любопытны и неизвестны ещё.

– Жан, ты просто хочешь стать «повелителем блох» по Гофману. Мне помнится, это – его заключительное произведение. На разных жизненных концах у вас с ним одинаковые увлечения.

– Ну, Гофман, можно сказать Софи, был в этом теоретик, зато Ротшильд (да, тот самый, «денежный мешок») был собирателем самой полной коллекции блох, настоящим блошиным королём.

– Чудачество.

– Но коллекции бесценны. Многое становится ясным, если вместе собрать. Ладно, оставим блох и «вернёмся к нашим баранам». Печь опробовала?

Жан теперь обращался к Софи то «на вы», то «на ты», и это не шокировало её.

– А где водоросли?

– Будет день, будет печь, будут и водоросли.

Сергеев день приближался. Некогда тянуть. Сегодня он снимет урожай, подсушит у вентилятора, попробует потолочь. Но и без того польза есть: прекрасно дышится в модуле. Хлорелла вырабатывает кислород.

Софи заперлась в своем модуле – «Кристалле» и включила внутренний свет. У неё не было большого зеркала. Она могла лишь рассматривать себя по частям. Похудели ноги… Болели пятки… И в целом она, как говорится, с тела спала… Выросли волосы. Но всё это – пустяки. Она только теперь отошла от ужаса. Случись ещё пара подобных случаев, и она умрет от разрыва сердца. Как на них двигались эти НЛО – неумолимо, беззвучно… А пятки, что пятки? Когда Сергей их заставил бегать босиком по дорожке, казалось, она не вынесет. Но что поделаешь? Таяли мышцы, похудели, так называемые «мягкие места» – амортизаторы: ягодицы, пятки. На Земле всё это скажется, если не взяться за восстановление.

Но когда же всё это кончится? Самое страшное – ожидание опасности, пассивное. Парашютисты обретают мастерство, подавляя страх. Но страх внутри остаётся, пассивное ожидание опасности в момент дерганья кольца.

Мы созданы для иного, жизни земной. Медузы, завезенные в невесомость, продолжали создавать гравитационные рецепторы. Но у всех начинается перестройка под иную жизнь. Кости в полёте становятся менее прочными. Даже в коротких полетах (Софи знакомилась с отчётами «Спейс шаттл») замедлялось воспроизводство эритроцитов. А мутогенные изменения? О них лучше не вспоминать.

Она – не трусиха. Этому масса доказательств. Она настаивала на более полных испытаниях, чем следовало, и по собственной инициативе проходила испытания в европейском Космоцентре: в сурдокамере, на рейнском колесе, плавала в трубе Сен-Жермена. Не трусиха, а просто иначе устроена. За бортом безжизненная бесконечность, а стенка тонка. Если думать об этом, не выдержишь, сойдешь с ума.

Странное состояние у здорового человека на краю бездны. Переполнение опасностью и тянет вниз. Прыгнуть и разом со всем покончить, подсказывает нервная система. Она исходит, вроде бы, из собственной пользы – отключить себя от напряжения, не перегореть, сохранить себя, а в результате – абсурд и гибель.

А как здесь? Лучше не думать, привыкнуть, забыть обо всём, представить себя, скажем, в антарктической экспедиции, где жалобы только на сон и депрессию. Не объявилась бы снова боязнь ограниченного объема, а остальное она выдержит. Должна.

Вздохнув, Софи взяла свой очередной рабочий журнал, на этот раз с надписью «Наблюдения. Суша.» и отправилась к иллюминаторам.

Резинки, приделанные в ПхО, и ворсовая ткань удерживали её при наблюдениях. Но каждый раз она не знала, что будет наблюдать? Не трудно справиться по приборной доске о месте, где они пролетали, но часто мешали облака, а Антарктида, например, как и другие полярные районы была недоступна из-за наклона орбиты и виднелась лишь на горизонте. Куда смотреть, в какой иллюминатор? Тоже неизвестно. Даже если идти в «гравитационке» (с гравитационной стабилизацией), остаётся вращение вокруг продольной оси, и жалко тратить топливо на поддержание ориентации.

Антарктида часто присутствовала в размышлениях Софи. Она собиралась стартовать с неё в плавании на айсберге. Она не оставила эту заманчивую затею, а только на время отставила её. И теперь рассматривала воображаемый маршрут к ней. Вот Южная Георгия – прекрасная, хорошо освещённая, а вокруг огромное ледяное поле. От него откалываются айсберги.

Именно сейчас из пролива Дрейка курсом в Атлантику к Африке направляется целый ледовый караван. По дороге айсберги тают. За ними меняется цветность воды… На борту все по Гейзенбергу, принцип неопределенности: собираешься заняться одним, готов, настроился; ан нет, этого не дано, извольте заняться другим. Последнее время её увлекала проверка собственной гипотезы, что реки, как правило, текут по разломам, но приходилось наблюдать лишь то, что не скрыто облачностью. Спасала организованность, Софи просто меняла журнал и записывала встреченное. Шло накопление информации.

Софи сравнивала контуры берегов с профилем лица, а трещины и разломы с дактилоскопическим узором. Но в отличие от спиралей ногтевых фаланг характерными здесь были кольцевые структуры – многочисленные окружности, овалы, местами похожие на мишени, местами обилием пересечений напоминающие мощённую мостовую. Что для них общее?