Я неожиданно увидела пред собой не злую соперницу, а обиженную жизнью девушку, которая не смогла смириться с потерей жениха, запуталась, и убедила себя, что во всем виновата ее маленькая грудь.

– Держись, я тебя вытащу, – пообещала я. – Обопрись ногами.

Ирка висела на моей одежде. Ее ноги елозили по гладкому откосу. Я уперлась левой рукой, освободила правую и протянулась вниз. Действовать предстояло осторожно, чтобы не свалиться самой. Две пары глаз с надеждой смотрели, как мои пальцы приближаются к запястью, судорожно вцепившемуся в лоскут летнего платья. Еще усилие – и я хватаю воздух.

Ткань рвется, и сжатые пальцы Жарковой с вырванным клоком одежды устремляются вслед за пухлыми губами, искусственной грудью и завистливым, но любящим сердцем.

– Это кара!.. – кричит Ирка.

Я почти не разбираю ее слов. Брызги воды, удар о подводный валун, и безжизненное тело уносит быстрый поток.

Спустя два часа в общежитии меня задержали. Среди оперативников был Барсуков, но тогда я его не запомнила. Он изъял мое порванное платье, защелкнул наручники и вытолкнул в коридор. Меня вели по лестнице, а заводские бабы не скрывали злорадства. Их радовало избавление от соседства с безумной детоубийцей.

На следующее утро я сидела в допросной комнате перед следователем Романом Мосягиным. Человеком с лицом-ширмой.

– Вот и встретились, Гордая Цапля. – Я узнала голос Развязного «северянина». Он незаметно проник в подземную лабораторию под шум болтовни Доктора и застал меня врасплох.

Развязный дышал в спину, давя пистолетом под лопатку, и шипел:

– Ловко ты нас обставила. И стрелять умеешь, и лисой пробираться. – Видимо, вспомнив, что перед ним опасный противник, Развязный взвился и ударил меня по ключице. – На колени! Пристрелю, сука!

Шлепаюсь коленями на пол. Первый всплеск эмоций – вот сволочь, как же теперь ходить в юбке с синяками на коленях! Затем начинает работать голова. Я медленно оборачиваюсь. Развязный один. Кричит, чтобы придать себе храбрость. Я не раз сталкивалась с «братками» и давно уяснила, что бандиты сильны коллективом. Гордыня и тщеславие расправляют плечи каждого из них, пока он в стае. Они привыкли быть в большинстве, поэтому всегда держатся табуном: трое, четверо, пятеро – чем больше, тем им спокойнее. Отсюда и термин «банда», предполагающий команду. Бандит лишь член стаи. Стоит даже самому матерому остаться одному, как его спесь улетучивается, подобно воздуху из дырявого шарика. В этом плане кавказские боевики ничем не отличаются от славянских бандитов. Сейчас Развязный один. Бравада первой минуты уже покинула его. Он нервничает. Однако в сжатой руке остается пистолет с взведенным затвором. Это сильный аргумент. А что у меня? До главной пушки не дотянешься, отброшена далеко. Остается малокалиберный ствол, примотанный к правой ноге, или нож на левой лодыжке.

– Лысый, свяжи ее! – бросает Развязный Доктору, держа меня под прицелом.

– Я сам связан, – огрызается Доктор.

– Ну, так развяжись!

– Идиот. – Доктор сохраняет ясность мысли. – Позови охрану или разрежь петли. Вон ножницы!

Развязный думает, этот процесс его напрягает. Наконец он приказывает мне:

– Руки за голову, сука!

Я пропускаю его брань мимо ушей, на лице презрение и ни тени страха. Хотел бы убить – уже выстрелил, а раз представление затягивается, пусть попсихует. Развязный трясется и брызжет слюной.

– За голову, я сказал! Подними руки! – ствол пистолета пляшет на уровне моего виска.

Я неохотно подчиняюсь, сохраняя демонстративное спокойствие. Развязный бурчит невнятные ругательства, делает шаг к Доктору. Даже в противостоянии с женщиной ему требуется помощник, по-другому он не привык. Я жду момента, когда можно будет выхватить спрятанный пистолет и выстрелить. Такая возможность обязательно представится. Сейчас он отвлечется на пластиковые петли и тогда…

Но в этот момент в комнату с диким криком вбегает Субботин. В его руке тяжелый бинокль на ремне. Он замахивается и мчится к цели. Однако Развязный успевает среагировать. Взлетает рука с пистолетом, я валюсь Развязному в ноги, звучит выстрел, пуля ударяет в потолок. Я успела пошатнуть противника.

Следующий выстрел уже за мной. Запасной пистолет в руке, малокалиберная пуля бьет по запястью врага, тот роняет ствол. Спустя секунду я вооружена и основным своим пистолетом.

Субботин обескуражен, Развязный сжимает раненую ладонь, Доктор раздосадован. А я понимаю, что успех мним, из подвала надо срочно сматываться.

– Это тебе за синяки! – я расчетливо пинаю Развязного ботинком под колено, тот оседает от боли. Не давая никому перевести дух, я киваю Субботину: – Обыщи его! Карманы, под мышками и штанины.

Николай выполняет и находит пистолет.

– Забери с собой и развяжи Доктора. Ножницами. Быстро!

Доктор крутит носом, выражая недовольство.

– Пойдешь с нами. – Я подталкиваю его вверх по ступеням. Мы поднимаемся из бетонного бункера в полуразрушенный подвал. Перепуганный Развязный остается внизу. Он счастлив, что его не добили, а лишь предупредили: «Высунешься – убью!»

Теперь надо выбраться наверх. Открытый выход ведет прямо к бытовкам. Там охранники, они не могли не слышать переполоха под землей. Так и есть! Как только Доктор вступает в пятно света, сверху звучит беспорядочная автоматная очередь. Я отдергиваю Доктора и отступаю к стене. Ситуация осложняется. Хотя солдаты палят бездумно, у них огромное преимущество. Они контролируют единственный выход и нажимают на курок при любом шорохе.

– Сколько у вас было патронов? – спрашиваю я Николая.

– По два рожка на четыре автомата.

Это немало. Скоро солдаты сообразят и будут расходовать боеприпасы более разумно. Доктор прижимается к стене подвала.

– Вы сумасшедшая, – шипит он.

– Когда-то меня так и называли, – соглашаюсь я, подходя к нему. – Но мне больше нравится термин душевнобольная. Это ближе к истине. Чем отличается сумасшедшая от душевнобольной, Доктор?

– Сумасшедшая.

– Тем же, чем и от равнодушных людей, – отвечаю я на свой же вопрос. – Болью. Болью в душе.

Но Доктору не до философских сентенций. Он перепуган.

– Нас пристрелят. Надо что-то делать.

– И что же?

– Убейте его, он очень опасен, – Доктор говорит шепотом, украдкой показывая на Субботина. А потом громко повторяет: – Убейте Субботина, и мы спасены!

Николай вздрагивает. В его руке оружие. Он вглядывается в меня с немым вопросом: неужели тоже предала?

Ну, Доктор, психолог чертов! Надеешься нас стравить? Не выйдет!

Я замахиваюсь рукоятью пистолета, он испуганно приседает. Моя рука останавливается на полпути. Отнюдь не из жалости. Я замечаю за его спиной очень важную деталь.