– Это был… не мой Коля?

– Да ты что! Нет, конечно!

– Не верю.

– Мне ты не веришь, а стервозе Ирке Жарковой, которая наплела небылиц, поверила! Мой муж прижал ее, и она раскололась. Да спроси хоть нашу Марь-Андревну, она знает, кто к кому шастал!

Я неожиданно поняла, что подруга говорит правду. В тот день я видела только спину, глаза застилали слезы, меня настроили, что в комнате будет Николай, и я заранее уверилась в этом. Но если с Леной был другой, если я поверила в обман…

Земля зашаталась. Я рухнула на скамейку.

– Как же так… Зачем же я…

– Забудь! Что было, то было.

– Ведь всё могло быть иначе. А теперь, весь этот ужас… Я своими руками…

– Надо жить дальше, Света! – тормошила меня Лена.

– Почему ты молчала? Почему не сказала?! – неожиданно обозлилась я.

– Когда?! Когда ты вошла в комнату? Устроила бы скандал, и всё прояснилось. Я не видела тебя! Не видела! И про Ирку Жаркову я ничего не знала. Мне недавно донесли, как она по пьяни о тебе болтала. Я попросила мужа разобраться. Он у меня крутой. Разобрался. Жаркова любила твоего Колю и завидовала тебе страшно. Считала, что ты увела у нее жениха, и хотела вернуть его любой ценой. Любой, понимаешь! Она разнюхала, что я по субботам с парнем встречаюсь, а когда увидела машину твоего мужа у общаги, решила тебя позлить. Только позлить! А получилось… вон оно как.

– Но Коля… Он сказал, что перевозит мебель, а сам…

– Его ребята уговорили пивка попить, застыдили, что друзей старых забыл, стал подкаблучником. Мужикам надо оставлять видимость свободы.

– Я должна с ним поговорить. Свекровь меня на порог не пускает. Поможешь?

Лена посмотрела на меня округлившимися глазами.

– Ты что, ничего не знаешь? – Она присела рядом. – Я думала, ты в курсе.

– О чем?

– Ох, Света… Я закурю.

Она долго возилась с сигаретой, мне пришлось ее торопить.

– Лена, говори.

– Твой Коля погиб. Еще в прошлом году. Он ушел в армию по контракту, а это – горячая точка. Говорят, совсем себя не берег, кого-то спас, а сам…

Мое сердце стиснула невыносимая боль, в глазах помутнело. Рухнувший Мир и не думал восстанавливаться, погребая под корявыми обломками любой лучик надежды. Нет сына, нет мужа, вместо счастливой и наивной Светы Демьяновой – пустая оболочка.

– Я убийца. Сначала сына, потом мужа… Я убийца!

Плечи сотрясались от рыданий. Лена обняла меня.

– Помнишь, как ты рассказывала, что за тобой на белом лимузине обязательно примчатся папа и мама. Они привезут мороженое и много игрушек. Я верила и завидовала. А потом, помнишь, как за Маринкой Цветковой приехала мама? На автобусе, без лимузина и без игрушек. Она приехала прямо из колонии, одетая в черную телогрейку и серый платок. Была зима, а у нее не было перчаток. Она приезжала два месяца и каждый раз отогревала руки, прежде чем обнять Маринку. Потом она оформила бумаги, и ей разрешили забрать дочь. Мы рыдали с тобой у окна, а когда Маринка обернулась – счастливая, в новой шапочке, ярких варежках, с куклой Барби в руках, – ты убежала и выла в подушку, чтобы никто не слышал… Перчаток у ее мамы так и не было. А про белый лимузин мы больше не мечтали.

Мы сидели, обнявшись, около сломанной детской площадки. По щекам катились горючие слезы. Две повзрослевшие девочки, научившиеся беззвучно плакать.

– Хорош ныть, Свет. Поехали со мной. Ночь уже, – решительно заявила Лена Баринова. Она и в детстве всегда первой вытирала слезы. – В общаге вместо тебя другую девчонку поселили, но я сейчас квартирку с мужем снимаю. Ты на моем месте пока поживи, а потом что-нибудь придумаем.

– Я не знаю, зачем мне жить.

– Хватит! Один раз ты уже испытала судьбу. Ты выжила там, где все погибали. Считай, с того света вернулась. Воскресла.

– Для чего?

Лена задумалась и серьезно ответила:

– Раз Бог тебя спас, значит, ты еще нужна на этом свете.

Ночевать в общежитии мне довелось всего одну ночь. Я лежала на той самой кровати, где видела схлестнувшиеся тела мужчины и женщины, и долго не могла уснуть. Сознание рисовало бесстыдную сцену: вот Ленка, а на ней… Теперь отчетливо вспоминалось, что я не разглядела лица мужчины. Неужели, ведомая клеветой, я потеряла разум?

А потом вспомнилась куртка мужа на пороге комнаты. Как она там оказалась? Или это была галлюцинация? Отчаяние и горечь сомнения раз за разом накрывали меня. Почему я не погибла в тот день! Для чего я воскресла?

На следующее утро ноги сами собой привели меня на роковой обрыв реки Валяпы. Я смотрела на камни под быстрой водой, куда безрассудно бросилась с маленьким сынишкой. Вытащили меня оттуда уже одну. Сейчас, спустя год и три месяца, я не могла представить, как решилась на этот безумный шаг. Тогда весеннее половодье и счастливый случай спасли мне жизнь. Но зачем?

Сзади раздался пьяный женский смех.

– Потянуло на воспоминания? Я знала, что тебя здесь увижу. – Ирка Жаркова глотнула алкогольный коктейль из яркой банки, мазнула рукой по мокрому подбородку и усмехнулась: – Значит, тебя выпустили, ты уже не сумасшедшая. Просто дура набитая. Безмозглая курица! Идиотка!

Я чувствовала, как в груди закипает гнев. Он согревал и освобождал от боли. Гнев фокусировался на цели. Вот та, которая оговорила моего мужа. Вот та, которая привезла меня к общежитию. Вот та, из-за которой Мир Рухнул.

– Мне рассказали, как ты прыгнула. Стояла, мялась, сжимала сосунка и не знала, что мы пошутили.

– Что? Пошутили?!

– Конечно! А ты поверила. Идиотка!

Я вспомнила тот день и голос, который шел словно из ниоткуда: «Он бросил тебя! Ты ему не нужна!» Слова кромсали разбитое сердце и толкали, толкали…

– Зачем ты выплыла? Сама осталась жива, а Кольку сгубила. Из-за тебя он погиб! – Смятая банка полетела в меня и ударила по ногам. Жаркова наступала. – Я сделала себе грудь. Посмотри! Не чета твоим прыщам. Со мной каждый хочет переспать. Только Коля их не увидел, не успел. И всё из-за тебя! Из-за тебя, чтоб ты сдохла!

Она вцепилась в мое платье и толкнула. Я пошатнулась, из-под ног в реку полетели камешки. Жаркова брызгала слюной и наседала, она хотела сбросить меня с обрыва. Я сопротивлялась. В какой-то момент мы обе упали, и я почувствовала, как рвется мое платье. Я оказалась на краю, а Ирка висела над обрывом, цепляясь за мою одежду. Я упиралась в каменный выступ и видела ее глаза. Они были рядом, на расстоянии вытянутой руки. За секунду пьяная злость в расширенных глазищах Жарковой трансформировалась в животный страх, и, к моему удивлению, в них проступило человеческое страдание.

– Я тоже его любила, – затараторила Ирка, – любила все эти годы, любила по-своему. Он мой первый мужчина. Самый первый. Я тоже хотела счастья!