— Но если в Ботаническом саду так опасно, нужно его закрыть!

— Здесь ведь дети!

— Вы отдаете себе отчет, что подвергаете риску своих посетителей?

— Это просто преступление!

Старший смотритель зоопарка окончательно смутился. Теперь на него осуждающе смотрели уже целых двадцать пар глаз. Посетители наседали со всех сторон, воинственно выпячивая грудь. Многие с ужасом косились на клетки. Каждый из их обитателей теперь казался им участником какого-то общего заговора, направленного против них. Любен беспомощно переводил взгляд с одного посетителя на другого, читая в их глазах всевозможные катастрофические сценарии: бомба замедленного действия в клетке хищника? отравляющий газ в птичьем вольере? какое-то неизвестное смертоносное вещество, которое мгновенно превратит зоопарк со всеми его обитателями и посетителями в мини-Помпеи?.. И вообще, что это за старикашка в форме? Его давно пора отправить на пенсию!

Толпа напирала, во взглядах людей пылала ярость.

Любен чувствовал, что ему все труднее дышать.

Он пятился, отступал все дальше и дальше…

…пока не наткнулся на кого-то, стоящего у него за спиной.

— Какие-то проблемы, Любен?

Старый смотритель вздрогнул:

— М… мадам хранительница?..

Пятница, 17 мая, 8.10

— А… вернулась?

— Я никуда и не уходила.

— Ты уже час тут торчишь, в коридоре!

— Мне нужно видеть комиссара Паразиа.

— Тебе же сказали, что его сейчас нет.

— Ничего, я подожду…

Коп пожимает плечами и уходит. Он один из тех, кто был у меня прошлой ночью, вместе с Паразиа. Узнал он меня? Вряд ли, ему других забот хватает… Для него прошлая ночь, скорее всего, была очень долгой. В коридорах полицейской префектуры только и говорят, что о недавних похищениях детей. То и дело хлопают двери, из кабинетов доносятся возбужденные голоса, вырываются облака табачного дыма. Пахнет дешевым кофе и истертым линолеумом.

— Невероятно! — говорит женщина-коп с короткой стрижкой, в обтягивающих джинсах.

— Возможно, это связано… — пыхтит какой-то пузатый тип с огромной стопкой папок в руках.

— Теперь все возможно.

Изнутри здание на набережной Орфевр, 36, представляет собой странное сочетание ветхости и самых современных технологий. В приоткрытую дверь я замечаю новейшие модели компьютеров (Dell 428-С-66 с мониторами HD 555!), стоящие на столах, которые, кажется, сохранились здесь со времен Третьей республики!

Несмотря на одолевающее меня любопытство, я ни на секунду не забываю, что сейчас моя главная цель — встретиться с комиссаром Паразиа.

Не могу разобраться, что он за тип. Кажется, еще один из тех, кто считает меня ошибкой природы, цирковым уродцем, фриком, чье место в балагане, рядом с бородатой женщиной…

Может быть, он думает, что мне вообще не свойственны какие-либо человеческие чувства? Что я не испытываю ни малейшего сострадания, глядя на горе семейной пары, у которой украли ребенка?..

Однако у меня внутри все переворачивалось, когда я на них смотрела…

Конечно, вчера вечером Жан и Надя все еще оставались для меня просто персонажами фильма, вызывающими у меня скорее любопытство, чем сочувствие. Но после встречи в холле сегодня утром что-то изменилось. Теперь все, что я делаю, я делаю еще и для Нади. И я своего добьюсь!

Надо мной склоняется чей-то силуэт:

— Кажется, ты хотела меня видеть?..

Я поднимаю голову. На меня подозрительно смотрит комиссар Паразиа.

С видом примерной девочки я отвечаю:

— Да-да, месье комиссар, и мне кажется, я смогу вам помочь…

— Вам, кажется, нужна помощь, Любен?

Во взгляде Жервезы читалось неодобрение. Любен не знал, что ответить. Несмотря на то что Жервеза была младше, он всегда пасовал перед ее авторитетом — и должностным, и личным.

Посетители больше не напирали и не возмущались. Они молча наблюдали за двумя сотрудниками, видимо ожидая, что сейчас увидят нечто интересное — раз уж не довелось посмотреть на белых обезьян, так хоть какое-то развлечение! Даже животные смолкли. Все это напоминало какой-то трибунал, который должен был вот-вот начаться прямо здесь, среди клеток, под открытым небом. Импровизированный судебный процесс, на котором Любену была уготована роль обвиняемого.

— Простите, мадам хранительница, я…

Старший смотритель не смог продолжать — слова застряли у него в горле. И тут он заметил Сильвена, который тоже был здесь, хотя стоял на некотором отдалении.

Сильвен улыбнулся, чтобы подбодрить старика, и тот облегченно вздохнул. Эта улыбка, казалось, говорила: «Не расколись! Мама ничего не должна знать!»

Публика, чьи опасения вроде бы не подтверждались, тоже успокоилась. Однако собравшихся привел в смущение властный вид Жервезы — и, кроме того, они также чувствовали себя виноватыми. То, что перед ними была женщина, еще усиливало их чувство вины. Все сотрудники музея и Ботанического сада — смотрители, секретари и остальные работники — боялись ее так, как дети боятся строгую мать: это был страх пополам с почтением. Жервеза обладала несгибаемой волей, чего не смог бы не признать даже самый откровенный ее недоброжелатель. Однако прошлой ночью, когда исчезли белые обезьяны, она впервые в жизни почувствовала, что какой-то неведомый враг взял над ней верх. Это очень сильно поколебало ее обычную решительность. Но она, Жервеза Массон, должна была дать отпор! А для этого ей нужно было быть уверенной в своих соратниках. Любена, как одного из них, следовало поддержать.

Все это Сильвен осознал, едва взглянув на мать: она стояла перед посетителями столь же горделиво, как статуя Бернардена де Сен-Пьера у входа в зоопарк. Знаменитый автор «Поля и Виржини», сентиментального романа конца восемнадцатого века, основал этот зоопарк в 1794 году, забрав первых животных из королевского зоопарка в Версале. Открыв невиданных белых обезьян, Жервеза стала достойной наследницей мэтра. Никогда еще зоопарк не был столь популярным, столь часто посещаемым — даже, к радости Жервезы, несмотря на недавние теракты, а также бредни Протея Маркомира.

Но сегодня все это хрупкое равновесие было под угрозой.

Один из посетителей приблизился к Жервезе и с коварной миной прокурора, готовящегося произнести особенно хитроумный пассаж своей обвинительной речи, спросил:

— Это вы — директриса зоопарка?

Жервеза раздраженно поджала губы, затем все же ответила:

— Да, можно и так сказать.

— Кажется, вы получили предупреждение о заложенной бомбе? А белые обезьяны были убиты террористами?

«Старый болван!» — подумала Жервеза, впиваясь глазами в Любена.