Если бы он знал, чем закончится его ночной поход, он бы остался в номере под одеялом. И считал бы овец, хоть до рассвета. Зато не увидел бы ее…

Когда он вошел в зал бассейна, сразу увидел — кто-то там уже есть. Не один он такой умный — плаванием с бессонницей бороться.

А потом, необъяснимо, еще не видя толком фигуры, он понял… почувствовал… что это она. Стоял у дверей, невидимый, потому что приглушенный свет падал лишь на поверхность бассейна, и наблюдал. Плавала Ник не очень хорошо — сам Кайл плавал не в пример лучше. Она делала частые остановки, и вообще — больше плескалась в свое удовольствие.

Он хотел выйти из тени, окликнуть Николь и вдоволь поприкалываться над ее ленивой манерой плавать. Но отчего-то медлил… А потом Ник вылезла из бассейна, и обнаруживать свое присутствие ему совершенно расхотелось.

Стоял молча и смотрел. На эти бесконечные совершенные ноги. Изящные плечи и руки. Изгиб тоненькой талии. Как она наклоняет голову, отжимая отросшие волосы. Как потом закидывает руки за голову, прогибаясь глубоко назад, и как при этом под тканью купальника четко обрисовывается грудь.

С каждой секундой его дыхание становилось все тяжелее, казалось, что его слышно на весь зал бассейна. И, с трудом оторвав взгляд от тонкой женской фигуры, он незаметно вышел, прикрыв за собой дверь.

Овец он так и не смог представить. Провалялся почти до пяти утра, представляя себе совсем другое.

Они сидят перед ноутом Ник, плечом к плечу, и просматривают записи прохождения двадцать второго «допа». Запись заканчивается.

— Давай еще раз, — командует Кайл. — Не могу я понять, как этот поворот проходить.

— Ну, не в полный газ, это точно, — Ник послушно отматывает запись на начало.

— Почему не в полный? Здесь достаточно широко.

— Кайл… — Ник качает головой, — не так уж и широко.

— Ну, вот же, смотри!

— Кайл, это запись!

— Да понимаю, не дурак! — Кайл начинает злиться.

— Когда смотришь запись, надо вносить определенные коррективы и понимать, что это картинка с камеры. Ты же не проезжал здесь, это новый участок. Поверь мне, здесь не так широко, как кажется.

— Да он у меня уже в памяти отложился! Уверен, этот вираж я смогу проехать с полным газом.

— Кайл, лучше бы ты верил мне… как раньше.

— Да я верю! — Кайл вскакивает. — Но что, я теперь не могу собственное мнение высказать? Права только ты?!

— Нет. Но… и у меня есть собственное мнение. Я сомневаюсь, Кайл… насчет прохождения этого поворота полным газом.

— Я настаиваю, — резко говорит Кайл. Что за бес в него вселился? Но ему вдруг остро хочется показать ей, что он не только ехать может быстро, но и в тактике кое-что понимает. Потом все же смягчается: — Верь мне, Ник. У нас получится.

После краткого размышления Николь кивает:

— Хорошо. В конце концов — едешь ты. Тебе виднее.

Сомнения у нее оставались. Раньше они такие повороты проходили всегда не в полный газ. Но, в конце концов, у Кайла опыта в разы больше чем у нее. Он должен лучше знать.

Гоночные инженеры потом восстановили всю картину с точностью до секунды, по телеметрии и записям камер.

15.49.19. Машина Падрона входит в поворот.

15.49.20. Машина вылетает с трассы.

15.49.21. Переворачивается.

15.49.22. Влетает в деревья. Отметки на деревьях от удара, как потом замерил персонал, обслуживающий трассу, были на высоте четырех метров.

15.49.24. Покореженный автомобиль останавливается, завалившись на бок.

15.49.29. К машине подбегают сотрудники из числа гоночного персонала.

На все ушло десять секунд.

Он приходит в себя от невозможности дышать и острой боли в груди и разбитом лице. Превозмогая себя, пытается сделать вдох. С трудом, но получается. Глаза заливает кровь. Наверное, кровь, не пот же? У него были аварии, но таких жестких… Слабо шевелит руками, ногами. Больно, но терпимо. Хорошая машина, крепкая, выдержала удар. И он тоже выдержал, кажется. Надо попробовать выбраться самому. Дверь оказывается заклиненной, значит, надо попытаться через пассажирскую…

Нахлынувшая волна ужаса опять лишает его возможности дышать. Ник!!! Он не может толком повернуть голову в шлеме, чтобы посмотреть. Кое-как справившись с застежками ремня безопасности, освобождает руки, стаскивает шлем и поворачивает голову, внутренне содрогаясь.

Она неподвижна. Поза не говорит ни о чем — ремни ее фиксируют плотно, лишь голова бессильно склонена на грудь.

— Ник… — хрипло, через боль шепчет он. Тишина в ответ.

— Ник! — чуть громче, и плевать на боль в груди. И опять эта пугающая тишина в ответ.

Набирает полную грудь воздуха, до темных пятен перед глазами и звона в ушах, и кричит:

— Никооооль!!!

Ответом ему служит скрежет дверной ручки. Подоспели ребята, обслуживающие этот участок трассы. Дверца дергается сильнее, осыпается чудом удержавшееся при ударе стекло. И он выкрикивает в открывшийся проем, едва не теряя сознание от боли в груди:

— Ее!!! Доставайте ее! Срочно!

Ему кивают. Машина начинает качаться и вскоре опрокидывается обратно, на четыре колеса. Ник, как бесчувственная кукла, болтается в кресле, пристегнутая ремнями. Кайл снова отключается.

Вой сирены. Шум голосов. Но все перекрывает стрекот «вертушки». Кайл с трудом открывает глаза. Хорошо, хоть кровь больше не льется. Над ним — лицо Макса.

— Кайл! Очнулся, хорошо. Не волнуйся, все будет в порядке. Уже летим в больницу.

У него голова кружится. Или… это его везут куда-то.

— Где Николь?!

— Она там, — дергает головой Мак-Коски.

— Как… она? — липкий тошнотворный ужас никуда не делся, не отпускал его, и тут же вернулся, мешая говорить, парализуя сознание, и он может только смотреть на Макса полными страха глазами.

— Она жива, — поспешил успокоить его шеф.

Жива… жива… жива… Это билось в голове, заставляя ужас отступать и давая возможность дышать, думать. Но все-таки — этого было недостаточно.

— Она… сильно пострадала?

Макс на секунду отводит глаза. Потом отвечает:

— Я не знаю, Кайл.

— Макс!?

— Я действительно не знаю точно. Вот прилетим в больницу…

— Макс… — хрипит Кайл.

— Все будет хорошо… — успокаивающе бормочет Мак-Коски.

Кайл хочет возразить, но его уже грузят в вертолет, Макс куда-то исчезает. А он сам снова теряет сознание.

— Кайл, тебе надо лежать! У тебя ребро сломано.