По правде говоря, Оленину до ужаса не хотелось идти ни на какой благотворительный вечер, но он все же пересилил себя, переоделся, побрызгал на себя убигановскими духами[14], погладил Ваську, попросил его на прощание не слишком любезничать с соседскими кошками и сел в карету, которая должна была отвезти его в Тиволи. У ворот ему пришлось пропустить вперед роскошный экипаж, расписанный под золото и запряженный парой лошадей чрезвычайно редкой золотистой масти. Из экипажа грациозно выпорхнула Лотта Рейнлейн со своим неизменным спутником, генералом Ракитичем, который нес Талисмана. Фаворитка сегодня была в умопомрачительном наряде голубого цвета, который как нельзя лучше оттенял цвет ее глаз.

Убедившись в том, что король жаждет видеть обновленный Тиволи и никак не получится отговорить его от визита, Лотта решила дать бой сопернице на ее территории. Так как приглашение, посланное Ракитичу, позволяло ему захватить с собой даму, балерина легко проникла в оплот ненавистной баронессы. Однако, едва мадемуазель Рейнлейн увидела метаморфозу, произошедшую со старым, запущенным парком, все мечты о мести моментально вылетели у нее из головы.

Ибо упорство Амалии, фантазия Амалии, а также – не в последнюю очередь – деньги, полученные Амалией от российского правительства, сделали настоящее чудо. Всюду, куда ни кинь взор, торжествовала сказочная гармония. Пестрели цветочные клумбы, радовали взгляд кусты, подстриженные в форме разных хитроумных фигур, а оркестр, сидевший на возвышении, одну за другой играл восхитительные венские мелодии, от которых у души вырастали крылья, и она готова была устремиться куда-то вдаль без оглядки. Взлетали ввысь струи фонтанов, пруд был полностью вычищен, и по его зеркальной поверхности скользили белые лебеди. А вокруг – статуи прекрасных женщин и задумчивых античных мужчин, и даже Персей, грозный мальчик-воин, попиравший тело Горгоны и высоко поднимавший ее отрубленную голову, не нарушал эту чарующую идиллию.

– Боже, – лепетала жена Старевича, совершенно потерявшая голову, – как тут красиво! А оркестр-то вовсе не румынский!

Ее муж-республиканец подавленно молчал. По правде говоря, ему было попросту нечего сказать, но тут к ним приблизился Томислав Блажевич. Обыкновенно Старевич не слишком жаловал своего коллегу, который ратовал за заведомо провальный союз Иллирии с Сербским королевством, но теперь депутат почувствовал даже нечто вроде симпатии, увидев знакомое лицо среди этого чуждого великолепия.

– Праздник-то, праздник! – сказал Блажевич, цокнув языком. – Вы видели хозяйку? Еще нет? Бедная Лотта!

– Почему это она бедная? – заинтересовался Старевич.

– Так, – туманно ответил собеседник. – Заметили, какая у Лотты новая карета? А лошади? Иванович может купить пол-Любляны на те деньги, которые получил с нее за этих лошадей. Редчайшая масть, нигде в мире таких больше нет! Каприз природы! А ожерелье? Вы видели, какое на ней ожерелье? А диадема?

– Конечно, – с готовностью ответила жена Старевича. – Ходят слухи, что его величество… гм, выложил за них целое состояние!

Блажевич тем временем поймал лакея и отнял у него разом два бокала шампанского.

– Настоящее французское, – объявил сторонник союза с Сербией. – Не какая-нибудь итальянская шипучка, от которой только изжога… прошу прощения, сударыня. – Он понизил голос. – И ради чего все это? Я спрашиваю вас, ради чего?

– А вы как думаете? – спросил Старевич, сгорая от любопытства.

– Политика! – изрек Блажевич, важно поднимая указательный палец и при этом не выпуская из рук бокалов. – Я вам больше ничего не скажу, но тут, конечно, замешана политика. Размах! – Он остановил еще одного лакея и на сей раз взял с подноса три бокала, решив, очевидно, не мелочиться.

Петр Петрович стоял, оглядываясь то на карету и лошадей Лотты Рейнлейн, то на саму балерину, явно потрясенную размахом нового Тиволи, и в голове его блуждали мысли одна любопытнее другой. Ему показалось, что он наконец-то уловил, куда именно клонила Амалия, затевая все это, и про себя отдал должное тонкому коварству своей сообщницы. «Однако… Если она будет продолжать так и дальше, то дело, возможно, выгорит. Или, – добавил он мысленно, усмехаясь, – мы вылетим в трубу».

Разом повеселев, он двинулся по аллее к замку, не прекращая по старой привычке тщательно фиксировать происходящее вокруг. Вот граф Верчелли, который устроился на скамье, поигрывает тросточкой и растерянно улыбается, чтобы скрыть свое изумление. Старевич… еще один депутат… увядшая жена Старевича, которая смотрит вокруг с восторгом маленькой девочки, впервые попавшей на елку… Громогласный здоровяк, генерал Новакович, который всегда хохочет за двоих… Тщедушный чиновник, какой-то родственник генерала – Оленин помнил его смутно… Но тут он вошел в дом и увидел Амалию.

На ней было платье цвета розового шампанского, расшитое жемчугом, и вместо всяких украшений – цветок в волосах, экзотическая, невероятной красоты орхидея, привезенная из Индокитая во Францию и оттуда выписанная в Любляну. И эта орхидея, притягивавшая все взоры, совершенно затмила маленькую мещаночку Лотту Рейнлейн со всеми ее сверкающими бриллиантами, с диадемой, украшенной крупными сапфирами, и тяжелым ожерельем. Да что там затмила – просто скомкала, как никуда не годный набросок, и выбросила куда-то на обочину вечера, долой, прочь.

«Однако сильна! – подумал в невольном восхищении резидент Кислинг. – Только если она думает, что ей так легко удастся приручить короля…»

Но прежде короля на вечер явился наследник, и всякий мало-мальски наблюдательный человек сразу же сказал бы вам, что если кто и был приручен Амалией, то, несомненно, князь Михаил. Он так долго целовал запястье хозяйки, так долго держал его в руках и глядел на баронессу с таким восхищением, что граф Верчелли, стоявший сзади и ожидавший своей очереди, начал вполголоса роптать.

– Нашу хозяйку узурпировали, – пожаловался он генералу Новаковичу.

Однако тут явился король в сопровождении супруги, королевы-матери, охраны и вездесущего Войкевича. И взгляд, которым Стефан окинул Амалию, говорил, что король ни капли не сомневается в том, что хозяйка так принарядилась специально для него и чрезвычайно ценит такое внимание.

Впрочем, взгляд этот остался незамеченным королевой, которую гораздо более интересовала Лотта Рейнлейн. Убедившись в том, что негодная плясунья вновь низведена Амалией до состояния полнейшего ничтожества, королева подобрела и решила, что непременно окажет баронессе какую-нибудь услугу.

Что касается королевы-матери, то она недоумевала. Этот роскошный прием, с ее точки зрения, очень мало походил на благотворительный вечер. Наверное, ее единственную из гостей не трогали изысканные цветники, виртуозность венского оркестра и лебеди в саду. Эта славная женщина привыкла к простоте, а как раз ее-то она тут и не находила. Знай она истинную цель затеянной Амалией комбинации, она бы, несомненно, возмутилась. Но бесхитростная королева ни о чем не догадывалась, чего, кстати, нельзя было сказать о Милораде.