Действую рукой и зубами (а чем еще?).

Обычно в качестве рукоятки используют штопор. У меня нет такого богатства, зато есть чайная ложка, припасенная с ужина. Накручиваю на нее один конец струны. Обматываю все это дело скотчем, найденным в кладовке у Томы. Рукоятка готова. Скотч я не жалею, использую весь рулончик, — а сверху еще лейкопластырем. Проблема в том, что если струну напрямую, без защиты, крепишь к рукоятке, между пальцами в момент стираешь всю кожу. Я обычно ставил резиновую оплётку. Пластырь — не лучшая замена, но другого средства под рукой нет…

Теперь — боевая часть. На другом конце привязывают груз (чаще всего гирьку), в моем же случае отлично подойдет статуэтка стойкого одноного солдатика. Груз должен быть не менее 50 грамм, а здесь — литой чугун, раза в полтора весомее. Просто супер.

Как же пригодился мне твой издевательский подарок, возлюбленная Эвглена!

* * *

…Провозился чуть дольше, чем рассчитывал, но в срок уложился. Никто меня не засек, не поймал.

Засовываю гитару обратно в чехол. Затем пробую оружие: зажимаю ложку в пальцах, пропустив струну между средним и безымянным, и осторожно делаю «восьмерку» — перед собой, сбоку… и тут же целую грузиком пол.

Идиот! Если ноги у тебя ополовинены, до фигур ли высшего пилотажа? Тогда я кручу «восьмерку» над головой, параллельно полу… раскручиваю, раскручиваю до предела… тонкий свист ласкает уши… просто идеально.

Ловлю чугунного солдатика в кулак…

Организм вспомнил, как это делается! Моторика работает! Ха-ха, девчонки, ждите!

Было время, я разбивал бутылки даже без грузика, самой струной.

Наконец последнее, что осталось. Раньше я прятал эту штучку в рукаве, прикрепив ее нитками, и лишь в особых случаях брил левую руку. Зачем брил? Затем, что если намотать струну на руку, а потом снять, — эффект эпилятора гарантирован. В нынешних условиях побрить единственную целую конечность я не имею возможности, так что придется поискать другой вариант.

Изготовленную «струну» я обматываю вокруг талии, поверх майки. Грузик и рукоятку затыкаю за резинку бриджей. Надеваю рубашку. Нормально: и размотать недолго, и когда носишь — незаметно. Правда, насчет быстроты — это когда у тебя есть обе руки… Ладно. Теперь придется носить рубашку, не снимая.

Певец, закрыв лицо забинтованными обрубками, беззвучно плачет; слезы текут по его красивому бледному лицу, впитываются в бинт… Я смотрю на него и думаю: как ни жаль мне этого парня, но выживет из нас двоих только один. Выбор жесток.

Вдруг подает голос Алик Егоров, забытый и нами, и нашими мучителями:

— Я видел, кто это сделал…

Подползаю к нему.

— Чего-чего?

С трудом повернув голову, он мне подмигивает:

— Ловко у тебя получается… вжик-вжик… ты ведь отомстишь?.. за меня…

— Если ты мне кайф не сломаешь.

— Не боись, не сломаю… Позови… этих. Я видел… кто прикончил их бабку…

— Звать-то зачем?

— Сос… кучился…

38.

Эвглена Теодоровна взорвалась, как свето-шумовая граната:

— В чем дело, Саврасов?

— Все вопросы к нему, — показал урод на Алика. — Может, человек бредит, а может, решил помочь следствию.

— Я видел… ночью… кто убил тетю Тому… — сказал тот, улыбаясь. — Проснулся от боли…

Лучше бы не улыбался — сошел бы за нормального.

— И кто же?

Вместо ответа он поиграл язычком во рту. Удивительно похабное зрелище, если умеешь. Парень умел.

— И что сие означает? — осведомилась Эвглена.

— Хрен, — объяснил он.

— Правильно ли я поняла? Ты видел убийцу, но имя его не назовешь.

Он закивал, сияя. Она потемнела ликом.

— А если снова под нож, — сказала она. — Прямо сейчас.

— Катите колесики… Все для тебя… мадам…

— Язычок поганый отрежу.

— Стану… немым… спрашивай потом… у немого…

— На самом деле, конечно, начну с гениталий, — предупредила она.

Он хрипло закашлял — засмеялся.

— Я… бесполый…

— И без наркоза!

— Я… мертвец… ничего не чувствую…

— Так, — она огляделась, словно ища поддержку. Уродец уже забрался на свою койку и сидел там, изображая, что лично его эта ситуация не касается. Музыкант что-то напевал, вытирая слезы обрубками рук.

— Укол сделаю — все выдашь. Психохимию и мертвец почувствует.

— Отлично… кайф словлю… напоследок…

— Я еще вернусь, наглец — пообещала Эвглена Теодоровна. — С дочерью. Пусть поучится, как языки таким ничтожествам развязывать.

Она вышла, аккуратно закрыв дверь.

— I’ll be back,[15]— сказал Алик Егоров, подражая Терминатору, и хрипло закашлял.

39.

Понедельник в этом доме был не самым тяжелым из дней. Наибольшая операционная нагрузка обычно приходилась на субботу-воскресенье, так что понедельник мог бы сойти за выходной.

Так и сегодня: клиентов не ожидалось. Это сильно упрощало дело.

Специалист по электронной безопасности пришел к полудню. Эвглена Теодоровна вызвала его вне графика — через контору, назначенную когда-то Пагодой. Обычно этого человека не приглашали на Второй этаж, но сегодня предстояло нарушить правило.

Зачем понадобилось вызывать специалиста по прослушке? Да потому, что слишком уж много Виктор Антоныч Неживой знал и о больничке, и вообще, о том, что в доме делается! Объяснений этому обстоятельству Эвглена Теодоровна находила всего два: либо их подслушивают, либо в доме завелся «крот». А может, и то, и другое сразу…

Для порядка специалист излазил с аппаратурой первый этаж. Доложил: чисто. Перебрался на второй…

В студию, бывало, поднимались посторонние. Крайне редко, однако всякое в жизни случается. Иногда сантехник понадобится, иногда электрик. Или, скажем, мастер по ремонту медицинского оборудования. В подобных случаях, когда дело касалось нужд Второго этажа, специалистов присылали высокие покровители. Гости, разумеется, были не в курсе, куда пришли и что это за дом, однако узнать лишнее боялись даже больше, чем хозяева боялись перед ними раскрыться. Думали, тайная элитная больница от неназываемого крутого ведомства (так им говорили в конторе). Что по внешним признакам походило на правду.

…Музыкант Данила и фанат Егоров лежали под медленными капельницами, подававшими в кровь кетамин и дроперидол: их отправили поспать часок-другой, чтоб случайно не вякнули чего. В подобных случаях Эвглена всегда так поступала. Саврасова — не тронула. Доверяла его благоразумию. Саврасов был проверенный пациент: он давно уже вел себя весьма благоразумно. И вообще, он был не пациент, а муж, — поди, не чужой человек.