Заведующего отделением в этот час на месте не оказалось. Дежурный врач осмотрел мальчика и сказал, что не видит повреждения артерии.

– У вас в роду были случаи гемофилии? – спросил он.

Мы с женой переглянулись. Вот так штука, получается, что ребенок не на шутку болен и вся его жизнь пройдет под знаком болезни. Но ни мои, ни ее родственники даже не слыхивали про несворачиваемость крови.

– Хорошо, – сказал врач. – Я возьму ребенка в операционную и еще раз хорошенько проверю на более точном оборудовании.

Мальчика забрали, мы сели в кресла в холле и принялись ждать. Через несколько минут из двери операционной вышла медсестра.

– Что ж вы сидите без дела, – упрекнула она жену. – Помогайте ребенку.

– Но как? – удивилась жена. – Что мы можем сделать?!

– Как это что?! – в свою очередь удивилась мед– сестра. – Молитесь!

– Мы не умеем, – сказал я.

– Тогда читайте псалмы, Пятикнижие, какие-нибудь священные тексты.

– У нас с собой ничего нет.

– Так не бывает! – не согласилась сестра. – Если Всевышний посылает испытание, он дает и средства его преодолеть. Поищите хорошенько.

Она повернулась и ушла, а я за время разговора успел прочитать на пластиковой карточке с фотографией, пришпиленной к ее халату: «Старшая операционная сестра Малахова».

Мы поглядели по сторонам – обычно в больницах ловцы душ человеческих раздают всякие душеспасительные брошюрки с псалмами, но, как назло, нигде ничего не было видно. Жена на всякий случай обшарила свою сумочку – тоже пусто. Да и откуда оно могло там появиться? Не помню зачем, я засунул руку в карман пиджака, и мои пальцы наткнулись на плотный прямоугольник из бумаги. Я вытащил его. Это было поздравление от ешиботника. В стандартном конверте с улыбающимся младенцем оказались две бумажки. Одна – пожелание добра и счастья, подписанное Ливио, – вот откуда я знаю его имя, – а вторая – камея, защитная грамота. Это сейчас я знаю, что такое камея, а тогда просто начал читать текст и понял, что сестра не ошиблась – Всевышний действительно послал нам средство.

Мы прочитали камею раз, другой, и третий, и пятый, и пятнадцатый. Внезапно дверь отворилась и вышла Малахова.

– Всевышний услышал ваши молитвы, – сказала она. – Мальчик в полном порядке. Сейчас придет врач и всё объяснит.

Действительно, спустя несколько минут появился врач с ребенком на руках. Вид у него был довольный.

– Это не гемофилия, – объявил он. – Ваш моэль был прав – артерия действительно проходит очень близко. Он даже не прорезал ее, а задел самым краешком ножа. Отверстие микроскопическое, артерия хорошо запрятана. Пока я не положил ребенка на стол и не покрутил под операционным микроскопом, ничего не было видно.

Жена взяла у него мальчика. Тот спал, закутанный в перепачканную кровью пеленку. Врач заметил мой взгляд и добавил:

– Скажите спасибо моей ассистентке – у нее золотые руки. Заклеила ранку, да так ловко, будто ничего и не было.

– Да-да, – сказал я. – Передайте сестре Малаховой наше огромное спасибо.

– Малаховой? – удивился врач. – Тут такая не работает.

– Как не работает? Она же к нам два раза выходила.

Врач подошел к операционной и распахнул дверь.

– Илана, сегодня на смене есть Малахова?

Из дверей вышла незнакомая мне медсестра.

– Малахова? В первый раз слышу такую фамилию.

В общем, не было там никакой старшей сестры. Мы с женой недоумевающе переглянулись и поехали домой. Все мысли были только о мальчике, о его здоровье. Но кровотечение не повторилось, а через неделю ранка полностью зажила. В ту ночь у меня в голове что-то перевернулось. У меня и у жены. Тогда-то мы и начали свой путь к духовности, пока не пришли, – тут Боаз снова пригладил бороду и поправил черную кипу на голове, – куда пришли.

Реб Вульф замолчал. В синагоге стало тихо, только тихое жужжание кондиционера, сверчка двадцать первого века, нарушало безмолвие.

– В «Кинаре», – продолжил реб Вульф, – я узнал конец истории, рассказанной в Тифрахской ешиве, начало которой так поразило меня. С героем оной я уже не встречался, а с Боазом мы дружим до сего дня.

Спустя много лет я услышал о гибели Ливио. Сказывали, будто он предводительствовал взводом запасников и был убит во время зачистки Дженина.[80]

Но давайте вернемся к началу нашего разговора. Надеюсь, всем понятно, что раввины и проклятия – вещи несовместные?

Реб Вульф хотел развить мысль, как вдруг со стороны большого зала явственно донеслось мяуканье.

– Он! – воскликнул реб Вульф и вскочил со сту– ла. – Акива, ты хватай метлу, я возьму швабру, а Нисим пусть хлопает в ладоши и гонит его на нас.

Около месяца назад в «Ноам алихот» поселился здоровенный кот. Откуда он взялся и как сумел проникнуть через всегда закрытые двери и окна – никто не знал. Это был толстый зверь самой заурядной серой масти, черные полосы на его боках напоминали не раскраску тигра, а следы жженой резины, которые оставляют на шоссе шины резко тормозящих автомобилей. На «брысь» он реагировал брезгливой гримасой, всем видом своим показывая, что вовсе не собирается расставаться с синагогой. По закону, присутствие нечистого животного в святом месте – это ой-вей что такое! – и потому, вооружившись шваброй, реб Вульф принялся гонять кота по синагоге. Но куда там! Кот моментально упрятывался в такие уголки, о существовании которых староста даже не подозревал.

Мяуканье сбило членов правления с возвышенного хода мыслей. Схватив метелку и швабру, они поспешили в главный зал. Ослепленный светом внезапно вспыхнувших огромных люстр, кот помчался прямо к шкафу, в котором хранились свитки Торы.

Шкаф представлял собою монументальное сооружение высотой около трех метров и в соответствии с представлением о красоте и роскоши, бытовавшем во времена барокко, был богато украшен колоннами, портиками и вазами. Дверь в арон-акодеш прикрывала тяжелая завеса из малинового бархата. На ней поблескивали шитые золотом буквы: «Прямы и приятны пути Твои, Господи! Праведники пройдут по ним, радуясь, а нечестивцы споткнутся и погибнут».

Кот подбежал к завесе, испуганно оглянулся по сторонам, прижал уши и принялся карабкаться вверх, цепляясь когтями за рельефные выступы букв.

– Бесовское отродье! – взвыл реб Вульф и прибавил ходу. Когда от завесы его отделяли каких-нибудь несколько сантиметров, кот успел вскарабкаться до самого верха и там, развалившись в безопасном удалении от швабры, нагло свесить хвост.