Толстяк выплюнул персик на пол, но было поздно — его перекосило, он захрипел, схватился за горло, посинел и рухнул на ковер. Черт нагнулся к нему, пощупал пульс, посмотрел на друзей и хмыкнул:

— Ну, что я говорил?! Травят, собаки, ох травят! Этот уже готов. А ну пошли вон!

Гости в страхе попятились к двери.

— Все равно вы умрете! Я — любимый муж принцессы и таковым собираюсь остаться! — сказал темнокожий здоровяк, подхватил отравленного за ногу и, волоча его за собой по полу, вышел. Из-за дверей донеслось бормотание. Гуча прислушался.

— Ишак недорезанный, ты что, забыл? — Говорил, судя по всему, здоровяк. — Хасан рассказывал, они пэрсики не любят! Не мог отравленных груш достать? — Послышался шлепок, будто кому-то дали затрещину.

Друзья с минуту смотрели на закрывшуюся дверь, потом переглянулись и уже без прежнего аппетита закончили обед.

После еды черт стал укладывать торбу, Самсон сортировал ворованные вещи, а Бенедикт, заприметив красную книжку, взял ее в руки и принялся рассеянно перелистывать страницы.

— Нравы у них тут зверские, — заметил вор, не отвлекаясь от дела, — хотя ты, Гуча, тоже немного погорячился. Зря этого толстого отравил.

— А ты что, предпочел бы, чтобы они нас?

— Зачем? Можно было просто набить морду.

— Ага! И самим получить. — Черт рассмеялся. — Я по возможности стараюсь любое дело мирным путем решать, без мордобоя.

— Н-да, ну и методы у тебя, — поежился Самсон, решив для себя, что впредь будет выполнять приказы черта беспрекословно.

— Что-то ангелок притих. — Принц повернулся к Бенедикту — Ого, мы и грамоте умеем?

— Умеем, — огрызнулся ангел, — и тебя научить можем.

— Взрослеешь на глазах, ангелок, вот уже и огрызаться научился!

— Хватит спорить! Ты, Бенедикт, не обращай на него внимания, лучше почитай вспух — все быстрее время пройдет.

— Воистину, день вам даю насладиться, — гнусаво продекламировал ангел, — тем телом мужским, что дала вам природа, с восходом же солнца, чтоб грех искупить свой, в обличии женском вы встретите день.

— Не понял, это о чем? — удивился Самсон.

— Похоже на проклятие, — заметил Гуча. — Ты не перебивай! Интересно написано, читай дальше.

Бенедикт с благодарностью посмотрел на Самсона, потом, осуждающе, на Гучу и продолжил:

— Страна, что была гордыней объята, в которой мужчинам лишь юбки носить, наказана будет сурово. Чтоб войны соседей трясти перестали и встало на место понятие брака, проклятие еще покарает мужчин, а женщины знать будут, что потеряли. О, грешники, вам наказание продлятся без срока. Лишь тот, кто наложит проклятие это, тот снять его сможет…

— Ерунда какая-то, — буркнул Самсон, а Гуча, почесав лоб, попытался вспомнить, при каких обстоятельствах упоминалась красная книжка.

— Тут еще записано! — радостно воскликнул ангел. — Словами тремя закрепляю проклятие, и первым идет слово Огнедус, дальше сказать надо Трегедус, после это следует Крокус.

— Ничего сказочка, — рассмеялся Самсон, — сказал три слова — и в стране кончились все мужчины Огнедус, Трагедус, Прокус! Аминь! Утром просыпается эта несносная бультерьерная принцесса — а у ней в гареме ни одного мужика. Вот смешно будет. Ты что?

Черт, изменившись в лице, вырвал из рук Бенедикта книгу, шатаясь доплелся до одеял и рухнул, словно подкошенный.

— Гуча, ты что, заболел? — встревожился Самсон

— Нет… пока. Но если я еще какое-то время добуду рядам с этим придурковатым блондинчиком, то заболею. У меня психоз начнется.

— Ну что я такого опять сделал? — запричитал Бенедикт.

— Операцию по перемене пола в масштабе отдельно взятой страны — вот что ты сделал, — бесцветным голосом ответил черт. — А отвечать прядется мне, нутром чую…

— Не понял. — Ангел съежился и на всякий случай отодвинулся подальше.

— Да где ж тебе понять? — взвился черт. Он схватил злополучную книгу и стукнул недотепу по голове. — Ты ж у нас наивный, чистый! Ангел, одним словом! А пакости от кого идут? Ясное дело — от нас, чертей. С кого три шкуры спускать будут?! С меня!!! А то, что ни один нормальный черт не сможет даже додуматься до такого, что ему в самом кошмарном сне не приснится подобное, — это никому в голову не придет. Ангелы пакостями не занимаются, но если уж они их девают — то такие, что черти за голову хватаются!!!

— Гученька, я больше не буду, — прошептал ангел и зарыдал, уткнувшись носом в грудь Самсона. Вор успокаивал его, похлопывал по плечу и с осуждением смотрел на черта. — Если хочешь, я даже читать разуууучууусь…

— Да ладно. — Гуча остыл, сел на кровать. — Я сам виноват. Волшебник Аминат говорил, что все заклинания в книжке собраны, книга красного цвета, к волшебным предметам прилагается. Я после его настоек совсем забыл об этом. Вот дурень, как я мог!

— Вот оно что… — Самсон на минуту задумался. — Это что же получается? — с недоумением проговорил он. — Получается, что на рассвете все мужики в этой сумасшедшей стране станут бабами! Вот это да! Да зловредная принцесса остервенеет окончательно. Нам, если мы здесь задержимся, отрубят головы, а все остальное скормят хищникам. Я все сказал или что-нибудь пропустил?

— Все, — подтвердил черт, — только насчет казни ошибся. Мы так легко не отделаемся. Ночью бежать надо.

— Надо, — согласился воришка. — Ангелочку, может быть, и все равно, а я своим мужским достоинством ой как дорожу!

— Увязывайте барахло, — распорядился черт. — Времени, мальчики, у нас в обрез.

— Я больше не буду, — прошептал Бенедикт.

Гуча посмотрел на него:

— Чего не будешь?

— В руки что попало брать.

— Будешь, милый, будешь! Судьба у тебя такая — в неприятности попадать. Эх, оторвать бы эти ручонки шаловливые.

— Как выбираться будем, дорогу кто-нибудь запомнил? — спросил Самсон, отвлекая внимание от упавшего духом Бенедикта.

— Запомнил, — обрадовался тот, — красная ковровая дорожка!

— Н-да… — Принц посмотрел на него с жалостью.

— Не в дороге дело, — сказал Гуча. — Дорогу найти — раз плюнуть, у меня проводник есть — из любого лабиринта выведет. Тут на каждом шагу охрана самим незаметно не выбраться. Выход у нас, ребята, один — будем ждать мою старую знакомую. И молитесь, чтобы она пришла.

— А потом? — оживился ангел.

— А потом будем драпать до самой границы, и горе нам, несчастным, если не успеем ее пересечь до утра.

— Это по пустыне-то? — обомлел ангел.

— По ней, родимый, по ней, — ухмыльнулся Самсон, которого потешала безграничная доверчивость друга.

За разговорами незаметно наступил вечер, потом ночь. Звездное покрывало упало на спящий город. Стало тихо и прохладно. Только многочисленные Фонтаны мерцали жемчужными струями, да драгоценные камни на куполах искрились в лунном свете.