— Опять вы надо мной смеетесь, — обиделся ангел. — Что я такого смешного сказал?

— Наивный ты, Бенедикт, а я все время забываю об этом, — сквозь смех ответил Гуча, вытирая выступившие на глаза слезы. — Ты еще гейшу японскую в свой список включи! Вот только здесь ты сам и гейшей, и гетерой, и путаной, если понадобится, будешь! Это не тот гарем, придурок!!!

Ангел покраснел и, опустив голову, стал размышлять, что он такое пропустил при изучении чувства юмора почему он не понимает шуток и острот? Гуча с Самсоном тоже подавленно затихли, осознав серьезность ситуации.

В стене напротив открылась неприметная дверца. Сгибаясь под тяжестью огромных стопок полотенец и простынь, в купальню вошли три старухи. Они положили ношу на одну из скамей, огибающих помещение по периметру. Потом две рослые пожилые женщины принялись молча и довольно бесцеремонно раздевать Самсона и Бенедикта.

— Ну, ты, кикимора старая, — возмутился Самсон, — не наглей! Да будь ты хоть последней женщиной на земле, я бы перед тобой не разделся!

Старуха, не обращая внимания на протесты, так лихо заломила ему руку, будто всю жизнь занималась раздеванием сопротивляющихся мужиков (а так оно, возможно, и было), и в одну секунду сорвала с Самсона его тряпки. Потом открыла маленькую дверцу и втолкнула его в клубы пара.

Бенедикт, наблюдавший эту сцену с открытым ртом, засуетился, заискивающе поглядывая на старую женщину, которая стояла перед ним, и стал торопливо раздеваться.

Гуча посмотрел на свою надзирательницу и расхохотался.

— Гризелла, лапочка, и ты здесь! На старости лет на клубничку потянуло? Эротики захотелось?!

— Подрабатываю я тут, — буркнула Гризелла.

— Гуча, а что они будут с нами делать? — дрожащим голосом спросил ангел, словно не видя ведьму. Та оскорбленно скривилась.

— Мужиков из вас будут делать, вот что! — ответила она и злобно рассмеялась. — Объяснить как?

— Я, может быть, и наивен, но не до такой же степени! Однако позвольте предупредить в вашем возрасте секс вреден — вместо оргазма инфаркт может случиться, Я об этом читал. И поэтому решительно отказываюсь быть прибитой смерти живого существа, даже такого отвратительного как вы. Нельзя ли кого-нибудь помоложе…

— В мойку его, Фатима, — приказала Гризелла, ее напарница немедленно выполнила команду.

— Влипли, голубчики. — Ведьма повернулась к черту. — Я с вас семь шкур спущу…

— Да будет тебе, Бенесафуиловна, мы с тобой старые друзья, — примирительно сказал Гуча.

— Старые друзья, — передразнила его бабка. — За тобой должок, Чингачгук Эфроимович, так что не подлизывайся.

— Долги платить — дело чести для каждого мужчины! — с пафосом произнес черт и вытащил из бездонной торбы аккуратный пакет.

Ведьма, смущенно, словно девочка, потупив глазки, нерешительно взяла сверток, развернула и с восторженным визгом кинулась черту на шею.

— Не забыл, родной, уважил старуху! — проверещала она.

— Учти, сам шил, своими руками, — зарабатывал очки Гуча, стараясь отодрать от себя Гризеллу. — А гусята какие симпатичные! С такой любовью вышивал! А чепчик с такой благодарностью…

— Ой, да как же ты меня, старую, порадовал, я же семнадцать лет о такой пижамке мечтала, да я… — Ведьма осеклась и подозрительно посмотрела на черта. — А по чьей вине, спрашивается?

— Я же сказал, что сам шил?

— Ну, сказал.

— Вещь красивая получилась?

— Ну, красивая. — Старуха прижала к груди шедевр портновского искусства.

— А я что на белошвейку похож? Я что, такое чудо за три дня мог состряпать? Я ж семнадцать лет над ней сидел, свою благодарность хотел выразить, в каждый стежок свое восхищение тобою вкладывал!!! — вдохновенно врал, стараясь привлечь ведьму в союзники. Падкая на лесть старушка, слушая его, рыдала от умиления, утирала слезы долговой пижамой и сморкалась в чепчик.

— Вот старая ведьма, а я ведь на тебя Боссу жаловаться ходила! да если б я знала…

— И так всегда!!! Гризелла, ты испортила мне карьеру, из-за тебя я завис в этой Тмутаракани, и только ты можешь помочь нам выбраться из беды!

— Что опять младенец? — Влага на старухиных щеках ментально высохла, а глаза подозрительно прищурились. — Второй раз не выйдет — грех на себя не возьму!

Гризелла осталась верна себе, а потому перед самым носом хитрого черта появилась знаменитая на весь Энергомир костлявая фига, которую тот мягким движением отвел в сторону.

— Младенец, Гризеллочка, младенец, — подтвердил Гуча, — только очень великовозрастный. Семнадцать годочков бандюге. Принца назад надо вернуть, папе с мамой, а мы застряли в гареме. Помоги выбраться… пожалуйста.

— Вот в чем дело. — Несмотря на возраст, старуха соображала быстро. — Ладно, помогу. Но только совет дам, на большее губу не раскатывай!

— Спасибо и на этом. — Гуча с облегчением вздохнул. — Но все же ты-то как здесь оказалась?

— Сказала же — деньги я зарабатываю, — буркнула ведьма. — Контракт у меня с Гуль-Буль-как-ее-там. Давай в парную, поплещись немного, уж не буду тебя смущать.

— А я не против, не выделяй меня из команды! Я б, Гризеллочка, с тобой не только в баню пошел… — Он положил руку на костлявое ведьмино плечико. Та зарделась и, шлепнув Гучу по руке, пискнула:

— Нахал, ох, какой нахал! Иди мойся озорник, вечером поговорим.

Черт подхватил полотенца и, не обращая внимания на басовитые вскрики Самсона и тонкий скулеж ангела, доносившиеся из соседних помещений, толкнул третью дверцу и растворился в облаке белого, пахнущего лавандой пара.

Выйдя из купальни, Гуча снова оказался на руках у евнухов. По запутанным коридорам и перехода его принесли в просторное помещение и бережно опустили на гору одеял. Бригада носильщиков, почтительно кланяясь, удалилась, а Гуча встал и осмотрелся.

Как и все во дворце, комната была великолепна. Огромные, от пола до невероятно высокого потолка окна были украшены золотыми рамами. Сквозь стекла кристальной чистоты открывался удивительный вид на дворцовый сад. Пол был устлан пушистым ковром с замысловатым рисунком. На ковре тут и там стояли все те же хрупкие столики из слоновой кости. И как только они выдерживали столько тарелок со сластями, кувшинов с напитками и шкатулочек непонятно с чем? Один из столиков был уставлен десятками флаконов и баночек с духами, притираниями, кремами и прочими подобными вещами. Парфюмерный магазин, да и только. Гуча удивленно поднял брови. Его ложе находилось напротив двери, как раз под окном. У двух других стен возвышались такие же горы подушек и одеял, под которыми угадывались очертания человеческих тел. То, что это его спутники, черт догадался сразу, но почему они молчат? Он осторожно подошел к фигуре справа, откинул простыню и… обомлел. Двигаясь замедленно, точно в трансе, Гуча приблизился к левому ложу и резко откинул одеяло, после чего, все так же молча, прикрыл лежащего и, вернувшись к своей постели, рухнул на нее, словно подкошенный. Когда к нему вернулась способность говорить, он вслух помолился Большому Боссу, поблагодарил за то, что знаком с Гризеллой. Какое счастье, что она позволила ему помыться самостоятельно!