Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трава вокруг была сильно примята. Лисицын повернул голову к чуму.
– Эй, отец, – позвал он шамана, – у тебя оружие там есть?
– Нож есть, топор есть, копьё есть, ружьё есть… – перечислял старик.
– Понятно…
Лисицын подошёл ко входу в чум и передёрнул затвор автомата.
– Пётр! Выходи! Разговаривать будем! Ты жив, Петя? – Вместо ответа из чума донёсся вой, очень напоминавший волчий. Все застыли.
– Зачем спрашивать? – удивился шаман. – Его живая, немного живая, немного мёртвая. Его хотеть драться до конца. Моя бросай в него харошая камень и останавливай его, но его не умирай. Его – очень хитрая воин.
Лисицын неотрывно смотрел на вход в чум, но войти не решался…
Вдруг…
Стремительное движение заставило всех вздрогнуть. Внезапность, с которой появился Пётр, ошеломила всех. Пожалуй, только Марина успела отреагировать на появление дикаря – она пронзительно закричала, сжав кулачки и прижав их к своему лицу. Пётр вылетел из чума с топором в руке. От Лисицына его отделяло не более пяти шагов. Сергей отступил и опрокинулся на спину. Палец судорожно надавил на спусковой крючок. Длинная автоматная очередь распорола лесную тишину и отозвалась далёким эхом. Но прежде чем стоявшие на поляне люди услышали эхо, Пётр откинулся назад, выгнувшись в торсе, и упал. Рука с топором зависла в последнем усилии, но через пару секунд свалилась и выпустила оружие. Топор звякнул лезвием о камень.
– Всё, – прошептал Дагва, – теперь всё.
Мягко ступая и держа свой автомат наготове, Дагва приблизился к мёртвому Петру и осторожно ткнул его стволом в живот.
– Всё, теперь уж наверняка кончено. Зверь убит…
– Зверь… Что-то мне жутко выпить захотелось, – пробормотал Лисицын, опускаясь на землю.
– И скорее бы уехать отсюда, – послышался голос Марины, – убраться отсюда к чёртовой матери!
Она медленно подошла к Сергею, села рядом и обняла его за шею.
– Я так устала…
Он вытянул руку, обхватил Марину и прижал её к себе.
– Нагулялись мы, похоже, всласть, – сказал Лисицын.
– Домой хочу, подальше от всей этой дикости, – прошептала Марина.
– Домой? – Он повернулся к ней. – А там разве не дикость, Мариш?
– Там хорошо, уютно…
– Там хуже, чем здесь.
– В Москве? – не поняла она. – В городе?
– Да, в Москве, – Сергей кивнул и устало вздохнул. – Там ужасы покруче здешних…
Цур тоби, пек тоби, сатаныньске наваждение!
Из простонародной сказки
Мгновение…
Сверкнувшие зеркалами двери модного ресторана «Епифан» распахнулись и впустили Сергея Лисицына внутрь. Человек в красной ливрее со стоячим воротничком и золотыми строчками на рукавах почтительно склонил голову. Навстречу Лисицыну плеснулась волна неторопливых голосов, смеха, хрустального перезвона бокалов.
– Сергей Владимирович! – Из-за угла вылетел в застёгнутом на все пуговицы пиджаке юноша с пылающими от возбуждения щеками. – Вы только взгляните на это! Здесь же самые «сливки» собрались! Кого только нет!
Сергей Владимирович Лисицын, работавший в популярнейшем журнале со странным названием «Плюфь» и возглавлявший его скандально знаменитую рубрику «Твёрдый знак», не проявлял столь пылкого восторга, как его молодой подопечный Артём Шаровик. Мероприятие, происходившее поздним июньским вечером в «Епифане», было для Сергея не развлечением, а работой, скучной, регулярной работой, от которой иногда опускались руки.
Сбоку вспорхнуло шёлковое платье с колыхнувшимся декольте, выскользнуло в коридор. Следом просеменил красный пиджак с качающейся впереди сытой округлостью живота.
– Сергей Владимирович, у вас, похоже, дурное настроение? – спросил Артём.
– Вполне нормальное для такого вечера. Просто я не испытываю особой любви ни к кому из здесь присутствующих. Неужели они восхищают тебя, нравятся тебе? Нахальство, самомнение, плохо скрываемое раздражение друг на друга, насквозь скучные и пошлые слова.
– Смотрите-ка, это ведь сама Неглинская! – выпалил на выдохе Артём, указывая на проплывающую мимо чешуйчатую золотую спину высокой женщины.
– Она самая, дружок, – успокоил его Лисицын.
– И её не любите? – не поверил Артём.
– Ноги её люблю, сиськи, а саму её – нет.
– Сергей Владимирович, неужели вы всех их хорошо знаете?
– Если ты посвятишь сегодняшний вечер пристальному изучению этих особей, облепленных драгоценными камнями и металлами, то без труда сам убедишься в том, что они ничем не отличаются от прочих гомо сапиенс. Только денег они тратят на свои наряды и побрякушки во много раз больше, чем побрякушки того заслуживают, и во много раз больше, чем может позволить себе человек вроде нас с тобой. Возможно, конечно, у них как-то иначе слеплены мозги, и это оказывает прямое воздействие на оценку окружающего мира. Но я думаю, что всё связано с нарушением их иммунной системы, улыбнулся Лисицын, – и это приводит к невозможности сопротивляться бактериям, которые копошатся в деньгах…
– А кто такой Когтев? – поинтересовался Артём, немного свыкшись с шикарной суетой толпы. – С какой радости он тут сегодня бал устроил? Здесь ведь настоящий бал! – Артём поглядел на лаковые плиты паркета, в которых отчётливо отражались длинные платья и короткие юбки, едва прикрывавшие стройные ноги манекенщиц.
– Ты точно с луны свалился, Артём. Михал Михалыч Когтев крупная финансовая акула, но одному чёрту известно, откуда взялось его богатство и чем этот когтистый паук занимается, – ответил Сергей Лисицын, обводя присутствующих внимательным взглядом и то и дело кивая разным людям. – Впрочем, это и не важно. Большие деньги, как тебе известно, всегда произрастают из основательной кучи дерьма, так что в них лучше не совать свой нос. Что до Когтева, то сегодня ему исполняется пятьдесят пять лет, приглашены самые-самые. Многие из них лично лобзали его в самые разные места, а многих он ни разу в глаза не видел. Мы с ним, например, друг другу представлены до сих пор не были, но я известен и моден, поэтому и приглашён сюда. Михал Михалыч, насколько я могу судить, настоящий эстет, обожает общество изысканных красавиц, покровительствует многим молодым талантам. Да-да, именно талантам, настоящим талантам, ведь вкус у него отменный. Вот уж в чём, а во вкусе ему не откажешь.
Сквозь кипящий светом зал в их направлении неторопливо шагал немолодой, подтянутый мужчина. Высоко поднятая голова была украшена прядью седых волос над лбом, остальные же волосы его отличались завидной чернотой и густотой. Мужчина опирался на резную трость из слоновой кости, пользуясь ею больше для шика, нежели по причине хромоты или других физических недостатков.