— Да ладно, не ты же это делал…

— Просто не знаю, что еще сказать. Разве что… — Я замолчал.

Саванна повернулась ко мне, и я увидел мокрые от слез щеки. При виде того, как она беззвучно плачет, у меня болезненно сжалось сердце.

— Разве — что?

— Разве что ты хочешь, чтобы я набил ему морду? Она невесело засмеялась:

— Ты себе представить не можешь, как я об этом мечтала!

— Будет сделано, — пообещал я. — Ты мне только имя скажи, и я разберусь. О тебе даже речи не зайдет.

Она сжала мою руку.

— Я знала, что ты так скажешь.

— Я серьезно!

Она через силу улыбнулась, показавшись мне одновременно утратившей вкус к жизни и трогательно юной.

— Поэтому я не назову его имени. Но я тронута. Это очень великодушно с твоей стороны.

Мне понравились эти слова. Мы сидели рядом, крепко взявшись за руки. Дождь наконец прекратился, и снова стало слышно радио в соседнем доме. Названия мелодии я не знал — что-то из ранней джазовой эры. В моем отделении один рядовой был большим любителем джаза.

— В любом случае, — продолжала Саванна, — из-за всего этого на первом курсе мне пришлось ох как солоно. Именно поэтому я хотела бросить университет. Родители, благослови их Бог, решили, что я просто тоскую по дому, и не позволили. Но я кое-что вынесла из случившегося: оказалось, я в состоянии это пережить. Конечно, все могло закончиться гораздо хуже, но в тот момент мне и своей чашки горя хватило выше крыши. А потом я поняла, что бесполезного опыта не бывает.

В этот момент я сообразил.

— Это Тим забрал тебя из отеля той ночью? Она изумленно подняла глаза.

— Кому же еще ты могла позвонить? — пояснил я.

— Да уж… Тим повел себя в высшей степени достойно. Он так и не задал мне ни одного вопроса, однако с тех пор взял на себя роль моего защитника и покровителя. А я не возражаю.

В наступившей паузе я думал, что ей понадобилось немало мужества — не только той ночью, но и позже. Не расскажи Саванна эту историю, я и не заподозрил бы, что в ее жизни бывали черные дни. Оставалось только завидовать ее природному оптимизму.

— Обещаю быть джентльменом, — галантно сообщил я. Саванна повернулась ко мне:

— Ты о чем?

— Сегодня, завтра, когда угодно. Я не как тот негодяй.

Пальчиком Саванна обвела мой подбородок — от ее прикосновения кожу приятно закололо невидимыми иголочками.

— Знаю, — сказала она, сдерживая смех. — Иначе разве пошла бы сюда с тобой?

Ее голос был так нежен, что я с трудом подавил острое желание поцеловать ее. Сейчас ей не это было нужно.

— Знаешь, что сказала Сьюзен в первый вечер после твоего ухода?

Я ждал.

— Что у тебя устрашающий вид и меньше всего на свете ей хочется остаться с тобой наедине.

Я усмехнулся:

— Мне и не такое говорили.

— Нет, ты не понял сути. На мой взгляд, она не понимала, что несет. Когда на пляже ты протянул мне сумку, я увидела честность, надежность, даже нежность, но решительно ничего устрашающего. Наверное, это прозвучит странно, но мне показалось, что мы давно знакомы.

Ничего не ответив, я отвернулся. В свете уличного фонаря было видно, как от земли поднимается легкий туман — нагревшаяся за день земля испаряла дождевую влагу. Начали кричать цикады — с каждой минутой в хор вливались новые участники. Я сглотнул, пытаясь справиться с внезапной сухостью в горле, посмотрел на Саванну, перевел взгляд на потолок, затем на свои ноги и снова на Саванну. Она сжала мне руку, и я с трудом выдохнул, дивясь, как в самый обыкновенный отпуск в самом обыкновенном месте я непонятным образом влюбился в необыкновенную девушку по имени Саванна Линн Кертис.

Саванна неправильно истолковала выражение моего лица.

— Ох, как неловко получилось! — спохватилась она. — Со мной такое случается — сначала ляпну, потом думаю. Выкладываю то, что на уме, не подумав, как на это могут отреагировать окружающие.

— Никакой неловкости, — сказал я, повернув к себе ладонями ее лицо. — Просто мне никто и никогда не говорил ничего подобного.

На этом я на секунду замолчал, понимая — если сейчас удержаться от признаний, момент пройдет и я легко отделаюсь.

— Ты представить себе не можешь, сколько для меня значат несколько последних дней, — начал я. — Встреча с тобой — лучшее, что произошло со мной за всю жизнь. — Я колебался, зная, что если остановлюсь, то позже у меня не хватит духу. — Я люблю тебя.

Мне казалось, выговорить эти слова будет ужасно трудно, но за всю мою жизнь я еще не был настолько в чем-то уверен, и все произошло само собой. Я очень надеялся однажды услышать эти же слова от Саванны, но сейчас лишь смиренно предлагал свою любовь, ничего не требуя и не ожидая взамен.

Снаружи воздух стал холоднее, лужи серебрились в лунном свете. Тучи начали расходиться, и в разрыве блеснула звезда, свидетельница только что прозвучавшего признания.

— Ты когда-нибудь такое представлял? — спросила Саванна. — Ну, вот как сейчас — ты и я?..

— Нет, — ответил я.

— Мне немного страшно.

Я задохнулся, сразу поняв, что она не испытывает ко мне особых чувств.

— Тебе не нужно повторять мне то же самое, — начал я. — Я говорил не для того, чтобы…

— Знаю, — перебила Саванна. — Ты не понял, я испугалась не твоего признания, а того, что тоже хотела сказать — я люблю тебя, Джон.

Не совсем понимаю, как это получилось — только что мы говорили, а в следующее мгновение я уже обнимал Саванну, прильнувшую ко мне. Секунду я колебался, не развеет ли поцелуй чары, во власти которых мы оба находились, но останавливаться было поздно. Когда ее губы встретились с моими, я понял — проживи я до ста лет и посети все до единой страны мира, ничто и никогда не сравнится с той минутой, когда я впервые поцеловал девушку моих грез, веря, что наша любовь будет длиться вечно.

Расставаться нам не хотелось. Я снова повел Саванну на пляж, и мы долго гуляли по песку, пока она не начала зевать. Я проводил ее до дома, и мы снова поцеловались на крыльце под легкие тупые удары в стекло фонаря — мотыльки летели на свет.

Накануне я только и думал, что о Саванне, однако это не шло ни в какое сравнение с одержимостью, обуявшей меня на следующий день. Мою постоянную беспричинную улыбку заметил даже отец, придя с работы. Он ничего не сказал (правда, я и не ожидал от него комментариев), но не выказал удивления, когда я одобрительно похлопал его по спине, узнав, что на ужин будет лазанья. Я без умолку говорил о Саванне, и через пару часов папахен свалил в свою «берлогу». Говорил он очень мало, но явно был счастлив за меня, тем более что я был расположен делиться. Возможность убедиться в этом представилась вечером: вернувшись домой, я обнаружил на кухонном столе блюдо еще теплого печенья с арахисовым маслом, а сверху красовалась записка о том, что молоко в холодильнике.