и веселья, чтобы несколько отдохнуть от мирских забот, но и толпа ищет также развлечений, чтобы хотя бы на время забыть ту суровую, полную лишений жизнь, которую ей приходилось вести. Следовательно, были и народные шуты, которые появлялись на площадях, одинаково как придворные шуты во дворцах и домашние у знати, в их замках. Эта категория шутов несколько напоминает комические театры, но все же эти люди представляли такие особенности, что мы считаем необходимым упомянуть о них в нашей книге «Шутов», не выходя из рамок нашего сюжета.

Первым из народных шутов был Терсит, этот воин, о котором Гомер упоминает в своей «Илиаде» и так карикатурно очерчивает его портрет во II песне, стих 217: «Это самый гнусный из воинов, какие только были у Илиона; глаза у него косые, ноги хромые, вся спина и грудь у него в горбах; голова у него длинная и остроконечная, едва покрыта реденькими волосами». Его ссоры с греческими вождями приобрели известность, а в особенности с Улиссом, или с Одиссеем. Вот что рассказывается об этом в «Илиаде» (песнь II, ст. 212): «Все уселись и не вставали более со своих мест. Один только Терсит извергал проклятия. Он не был красноречив; но спорил с царями и возбуждал в греках только смех». Он оскорбил Агамемнона, царя царей, и стал его упрекать в том, что тот подорвал спасение греков своими ссорами с Ахиллесом из-за прекрасной Брисеиды[80]: «Какой новый предмет твоей алчности? Чего тебе недостает? О, какой стыд! Тот, который предводительствует греками, ведет их к погибели! О, презренные! О гнусное племя! Вы не более как бабы, потому что не стоите названия мужчин! Вернемся в наши жилища на наших кораблях. Оставим этого царя у стен Илиона собирать сокровища. Он теперь узнает, что мы, которые ему помогали, уйдем от него, и тогда сумеет ли он обойтись без нас; он не побоялся оскорбить более доблестного героя, чем он сам, похитив у него силою награду за его подвиги!..»

Но Улисс, в свою очередь, не пропустил случая напасть на Терсита: «Дерзновенный Терсит с крикливым голосом, перестань спорить с царями. Не думаю, что какой-либо из смертных был гнуснее тебя из тех, которые пришли с Атридами под стены Илиона. Откажись в присутствии царей от твоих пустых слов, от нанесенных тобою оскорблений и от твоих гнусных желаний вернуться обратно. Каким образом решаешься ты наносить оскорбления Агамемнону, жрецу народов? Потому что сыны Даная дали ему несметные сокровища, то ты преследуешь его своими завистливыми словами. Но, повторяю тебе, и я исполню свою угрозу, если еще раз услышу от тебя такую дерзость, какую слышал теперь; пусть моя голова скатится с моих плеч, пусть я не буду более отцом Телемаха, если не сорву с тебя твоей одежды, твоего плаща, твоей туники, словом, все до последней нитки, и не прогоню тебя, осыпая жестокими ударами; а ты будешь испускать пронзительные крики от ужасной боли».

При этих словах Улисс наносит ему удар своим скипетром. Терсит сгибается, и на его глазах показываются слезы. На тех местах тела, по которым Улисс бил несчастного, показалась кровяная опухоль. Он опустил глаза от боли и вытирал слезы. Греки, несмотря на все их заботы, разражаются громким смехом и говорят между собою:

– Вечные боги, сын Лаэрта уже тысячу раз прославился то своими мудрыми советами, то в предводительстве над легионами. Теперь посмотрите, как он прославился между Аргиенами, прервав речи этого дерзкого говоруна, и вперед, вероятно, его гнусная душа не осмелится преследовать вождей своими оскорбительными речами.

Несчастный Терсит пал жертвою, но не Улисса, а Ахиллеса. Когда сын Пелея убил царицу амазонок, Пенфесилею, пришедшую на помощь к старому Приаму, этот герой снял с нее оружие, чтобы сделать из него трофеи для себя, и вдруг остановился, исполненный удивления к красоте воинственной амазонки, и даже прослезился, что такая юность и грация погибли навеки. Терсит, проходя мимо, стал смеяться над грустью Ахиллеса. Ужасный сын Пелея, исполненный ярости, бросился на презренного и убил его на месте одним ударом кулака. Грустная сцена как для шута, так и для гомеровского героя.

Терсит, по всей вероятности, не был добровольным шутом. Он заседал в совещаниях царей и принимал участие в их обсуждениях. Но смех в толпе возбуждала его уродливая наружность, его гнусность и его дерзость. Вероятно, он вовсе и не искал такого рода успеха. Мы упомянули о его имени собственно потому, чтобы дать длинной серии шутов знаменитого предка, и считали необходимым рассказать и о нем в нашей книге о шутах.

Настоящих народных шутов мы встречаем в Греции во времена Аристофана, Исократа и Теофраста на площадях во время празднеств всех возможных разрядов и под самыми причудливыми именами. Некоторые из этих шутов удивляли толпу своим талантом чревовещательства, другие подражали хрюканью свиней и поросят, кудахтанью куриц или крику ворон. Тут были и предсказатели будущего, и фокусники, и шуты с их остротами; все эти люди привлекали толпу народа к своим подмосткам. Некоторые из шутов забавляли публику марионетками, вывезенными из Египта, и далее Аристотель удивлялся тому совершенству, с которым эти фигурки приводились в движение; марионетки поднимали и опускали головы, сгибали колени, поворачивали шеи, как живые люди. Были еще и бродячие шуты и скоморохи, которые ходили по всем улицам и переулкам Афин и давали свои представления перед домами обитателей.

Все эти шуты во времена Александра Македонского составляли нечто вроде корпораций или братств, которые собирались в храме Геркулеса. Филипп Македонский послал им талант[81] и при этом выразил желание получить собрание их шуток и острот.

Были еще мимы, которые по своему ремеслу стояли выше площадных и бродячих шутов. Эти мимы давали свои представления на публичных сценах, но только не в торжественные дни и без участия хора. Были и мимы-импровизаторы, и мимы, игравшие писаные пьесы. Рядом с этими мимами спектакль часто дополняли пародисты, которые подражали то борцам, то кулачным бойцам, то дифирамбическим поэтам, т.е. таким, которые прославляли в своих стихах Бахуса, то цитристам. Еще до Пелопонесской войны – в конце пятого века до P. X. – пародия развилась до такой степени, что почти достигала тона настоящей комедии.

Эти мимы в особенности развились и распространились после взятия Афин Лисандром за 404 года до P. X. Трагедия умерла за недостатком поддержки, а комедия за недостатком свободы. Мимы унаследовали как от той, так и от другой. Они отличались от комических и трагических актеров тем, что играли не на сцене, а на