Венька шел по улице без куртки и шапки, в старых, лопнувших по швам кроссовках. Ноги скоро стали мокрыми, потом от мелкого дождя промок пиджак. Тот самый – бежевый, в клетку. «Так тебе и надо!» – злорадно подумал он о пиджаке. Потом опять страшно, со звериным оскалом, улыбнулся, снял с себя ненавистную одежду и бросил ее в первую попавшуюся лужу. Рубашка почти сразу прилипла к телу, но Веньке не было холодно. Ему было никак. Его будто не было вообще. Разве может человек существовать без сердца? Нет! Веньки и не было. Тот, который вяло передвигал ноги в разбухших кроссовках, не был человеком. Это был раздавленный червяк, униженное ничтожество, изгой, пария. Веньке вдруг ясно вспомнились эти книжные герои, о которых они читали вместе с мамой, уютно прижавшись друг к другу на диване и закрывшись одним пледом. Венька уже тогда догадался, что неспроста мама выбрала для чтения именно их истории, но все же не мог предположить, что они до такой степени повторятся с ним самим. Он брел, не разбирая дороги, не замечая, с каким удивлением смотрят на него прохожие. Его никто не останавливал. Кто сейчас захочет связываться со странным подростком?

– Видать, нанюхался чего-то, – заметила одна женщина другой.

– Да-а-а, – согласилась та. – Наркоманов сейчас развелось, хоть на улицу не выходи.

– Гляди, какой обдолбанный, – сказал молодой парень приятелю, показывая на Веньку.

– Мелкий совсем, а туда же… – презрительно смерил Веньку глазами второй парень.

Очнулся Венька на стадионе, который находился в противоположной от дома, если смотреть от школы, стороне. Ему вдруг стало холодно, да так, что самым натуральным образом застучали зубы. Венька огляделся. Если побежать напрямик через футбольное поле, то за раздевалками должен быть выход, а за ним, кажется, остановка автобуса.

Денег у Веньки не было, но он, видимо, выглядел настолько страшно, что пожилая кондукторша решила с ним не связываться и поскорее отвела глаза в другую сторону.

Двери в квартиру почему-то были открыты. Он шагнул через порог. В глаза ударил яркий свет. В коридоре толпились какие-то люди. Они тянули к нему руки, что-то говорили. Потом от толпы отделился один человек в длинной полотняной рубахе с волосами, перевязанными через лоб светлой ленточкой. Венька сразу узнал его. Это был мастер Нестор. Вон у него и топор за поясом…

– Не уберег… – еле ворочая языком, сказал Нестору Венька. В ушах у него зазвенело, и он провалился в вязкую черную бездну.

Болел Венька долго. Он, правда, понял это только тогда, когда наконец окончательно вынырнул из сменяющих друг друга странных тягучих видений.

Он увидел перед собой осунувшееся лицо мамы с сухими потрескавшимися губами.

– Сыночек, ты меня узнаешь? – прошептала она.

– Конечно, – еле слышно ответил ей Венька.

Мама закрыла лицо руками и заплакала. Венька хотел подняться, чтобы обнять ее и успокоить, но не смог. Черная бездна высосала из него все силы. Мама сказала, что имя этой тьмы, наполненной странными образами, – двусторонняя пневмония.

Потом к Веньке приходили одноклассники: Танька, Винт, Петя Комиссаров, Антуан и даже Аллочка Любимова. Выяснилось, что Клюшев не трогал церковь. Венька очень обрадовался тому, что Антуан оказался неспособным на такое черное дело. С церковью произошел несчастный случай, она оказалась жертвой стихийного бедствия. Над шкафами кабинета истории висел непонятного назначения старый карниз с прищепками. Чтобы он не пропадал зря, к нему были прицеплены картонные учебные пособия с таблицами и иллюстрациями к различным историческим периодам. Время от времени какая-нибудь картонная картина отцеплялась и с глухим стуком падала за шкаф, стоящий под ней.

– Потом достанем, когда будем делать ремонт, – каждый раз говорила при этом Маргарита Ивановна.

К тому моменту, когда на один из шкафов поставили Венькину Преображенскую церковь, все таблицы и картины уже давно благополучно пылились за шкафами. На церковь, плотно придвинутую к стене, упал тот самый злосчастный карниз, неизвестно кем и зачем повешенный над шкафами.

Через неделю, когда Венька уже начал подниматься с постели, Винт с Антуаном принесли ему целую спортивную сумку бумажных трубочек, склеенных ими из ватмана.

– Вот! Это тебе для новой церкви, – сказал Винт. – Если мало, ты скажи, мы еще склеим. Верно, Антуан?

Антуан кивнул и даже предложил свою помощь в сборке, если, конечно, Венька научит, как это правильно делать. Венька пообещал, что обязательно научит их, и они все вместе обязательно соберут что-нибудь, возможно, еще более грандиозное, чем Преображенская церковь, но только попозже, когда он окончательно окрепнет после болезни.

Венька несколько лукавил. Он уже вполне окреп. На то, чтобы собрать бумажные трубочки в сруб, его сил вполне хватило бы, но ему не хотелось сейчас заниматься чем-то конкретным и ясным. Все его существо находилось в потрясенном и возвышенном состоянии. Он вспомнил телепередачу о ядерном взрыве японских городов Хиросимы и Нагасаки. В ней шла речь о маленькой девочке, больной лучевой болезнью. Ее друзья собирали ей тысячу бумажных журавликов, которые должны были помочь ей поправиться. Потом оказалось, что одного журавлика до тысячи все-таки не хватило, и девочка умерла. Веньке в память врезался кадр, как в открытое окно порывом ветра уносит бумажных птиц, которые не смогли спасти девочку.

Антуан с Винтом принесли ему сотни бумажных трубочек, чтобы он, как та девочка, скорее выздоровел. И не от воспаления легких, нет. От другой болезни – от одиночества. И он обязательно выздоровеет. Он и сейчас уже почти здоров. У него появились настоящие друзья: Винт, Антуан, Петя Комиссаров, принесший ему в школьной сумке кучу ярких журналов, огромное яблоко и банку домашнего клубничного компота, Генка Ряба…

А еще у Веньки была Танька… Он обязательно накопит денег и купит ей орхидею. Только не розовую, а малиновую – яркую, как сама Танька. И подарит он ей цветок из рук в руки, глядя в ее большие серые глаза. Танька не удивится. Она только по своей привычке откинет от лица пряди волос и, сощурившись, посмотрит на него долгим, все понимающим взглядом.