и меры безопасности Генриха обеспечили долговечность его династии. Турбулентность XV столетия была подавлена, и расчищен путь для Уолси и Томаса Кромвеля. Тем не менее Генрих опирался на остроту своего ума, а не на божественное право, как утверждала его пропаганда. Подобно Карлу II – хотя это единственное сходство между ними, – он не имел желания продолжить скитания снова.

4

Могущество Уолси

Вследствие смерти принца Артура 22 апреля 1509 года Генриху VII наследовал его младший сын, который по настоянию Совета начал правление с женитьбы на Екатерине Арагонской, вдове своего брата. Этот брак позже имел серьезные последствия, но тогда был выполнением договорных обязательств Генриха VII. Следующим шагом Генриха VIII стала казнь Эмпсона и Дадли. За восшествием на престол последовала политическая обратная реакция, которую порождало возмущение действиями Совета правоведов Генриха VII, его системой долговых обязательств, залогов и принуждений. Некоторые юристы общего права также выступали против упрощенности йоркистско-тюдоровского эксперимента по «доходам от землевладения». Поскольку получатели коронных земель подавали отчетность в королевскую казну, они обходили не только финансовые, но и юридические процедуры казначейства. Это вызывало растущую озабоченность: было неясно, вполне ли такие методы основаны на надлежащей правовой процедуре и, соответственно, законны ли они. Кроме того, решения Совета правоведов и служащих казны официально не регистрировались в протоколах судов общего права, а часто были устными или записывались в деловых дневниках. Эти вопросы обсуждались советниками и судьями общего права в октябре и ноябре 1509 года, когда и было решено, что так называемый внесудебный эксперимент следует отменить. В формулировке протоколиста Совета, «Совет и судьи посчитали целесообразным и необходимым упразднить названные суды, потому что они больше не будут использоваться»[138].

Протоколист говорил правду: при восшествии на престол Генриха VIII правила «целесообразность». По акту его первого парламента, работавшего в январе–феврале 1510 года, финансы казны были поставлены на предписанную законом основу и продолжили работать примерно так же, как и раньше. Однако Совет правоведов как специальный орган Тайного совета упразднили, инспекторов коронных земель подчинили стандартным процессам казначейства и лишили полномочий брать обязательства о надлежащем исполнении обязанностей и выплате долгов. Также в ноябре 1509 года остановили деятельность общих комиссий (специальных выездных сессий суда по всему королевству для рассмотрения жалоб), которые учредил Совет в июле 1509-го. Хотя в комиссии поступало много жалоб, большинство из них носило незначительный характер: «Рассмотрено всего несколько жалоб по криминальным и иным делам, ради которых следует создавать подобные комиссии»[139]. Реакция против правления Генриха VII была эмоциональной и не имела под собой веских оснований. Эмпсона и Дадли признали виновными в измене на показательных судебных процессах, но акты об объявлении их вне закона в парламенте не прошли. Год они провели в заключении, а потом были обезглавлены. Эти казни были продуманным шагом, чтобы дать новому режиму возможность воспользоваться достигнутой Генрихом VII стабильностью, не принимая на себя сопровождающего ее бесчестья. Для полноты картины аннулировали несколько долговых обязательств Генриха VII на том основании, что они «были взяты без всякой цели, обоснованной или законной… при помощи неподобающих средств некоторыми людьми из Совета правоведов нашего покойного отца в нарушение закона, неразумно и несправедливо»[140]. Мера была костью, брошенной недовольным, но она сработала: никто не жаловался, что правительство Генриха VIII забыло отменить основную массу неоплаченных залогов, сроки многих из которых истекли только в 1520-х годах. В данном случае Генрих VIII сразу продемонстрировал свой образ мыслей, было в нем уже что-то безжалостное, хотя при восшествии на престол принцу едва исполнилось восемнадцать лет.

Генрих VIII умел был очаровательным, порой вгоняющим в трепет, а иной раз становился и отвратительным. Его эгоизм, самоуверенность и способность размышлять происходили из сочетания хитрого, но посредственного ума с тем, что выглядит подозрительно похожим на комплекс неполноценности. Генрих VII восстановил в стране стабильность и королевскую власть, а его сын решил расширить эту власть, по всей вероятности, не только из политических соображений, но и в силу собственного характера. По ходу правления Генрих VIII добавил к идее существующего «феодального» королевства «имперские» черты, он стремился придать словам rex и imperator значение, невиданное со времен Римской империи. Он желал завоеваний, соперничающих со славными победами Эдуарда Черного принца и Генриха V, жаждал обрести золотое руно, которым для него была корона Франции. По сути, он хотел возобновить Столетнюю войну, несмотря на успешное объединение французских земель династией Валуа и смещение интереса европейской политики в сторону Италии и Испании. То и дело усилия его более конструктивных советников ни к чему не приводили, их разрушали героические грезы короля и дорогостоящие войны, в которых расходовались зря солдаты, деньги и оружие. Однако если гуманистическая критика войны Колета, Эразма Роттердамского и Томаса Мора хорошо известна, то не следует забывать и о том, что «честь» в эпоху Ренессанса требовалось отстаивать всеми доступными средствами, в крайнем случае в бою. «Честь» была краеугольным камнем аристократической культуры; монархи утверждали, что в отличие от своих подданных у них нет «вышестоящих», у кого можно искать защиты, и поэтому, когда дипломатия не дает результата, им остается только принимать «решение» войны. К тому же война была «спортом королей». Состязаясь династически и территориально с другими европейскими монархами, прежде всего с Франциском I, Генрих VIII признавал сложившийся порядок и, что еще понятнее, отвечал запросам народа. При нем состоялись самые смелые и наиболее масштабные вторжения во Францию со времен Генриха V. В действительности только малая часть современников осознавала, насколько серьезный и долговременный экономический ущерб могла нанести эта война эпохи Ренессанса.

Поскольку Генрих VIII любил «увеселения в хорошей компании», как он заявлял в собственной песне, то был менее последовательным в проведении своей политики, чем его отец. Составление дипломатических документов казалось ему делом «и нудным, и утомительным»; подобно Эдуарду IV, но в отличие от Генриха VII, он полностью погружался в развлечения королевского двора. Тем не менее он обладал решающим влиянием в ключевых вопросах, к которым относились, например, дипломатическая деятельность, военное вторжение во Францию, тактика его первого развода, формулирование верховенства монарха и теология англиканской церкви в 1540-е годы. То, что Уолси и Томас Кромвель как премьер-министры имели власть в том масштабе, какую им зачастую приписывают, не имеет ничего общего с реальностью, хотя оба в значительной степени контролировали реализацию политики в качестве руководителей исполнительной власти, когда вопрос уже был решен. Действительно, Генрих давал своему Совету свободу приступать к разработке курса по многим вопросам и более значительную свободу, чем Генрих VII или Елизавета I. В определенные моменты советники получали широкие полномочия, хотя они всегда действовали в