Я поражалась, как люди, пренебрегая риском попасть в тюрьму, старались в этих сложных условиях наладить свою жизнь. И сейчас с благодарностью вспоминаю те зубчики чеснока и карамельки.

* * *

1943 год… Разорваны дипломатические отношения[29]. Распущено польское представительство. Его глава арестован. В Куйбышеве тоже никого уже не осталось. Поляки вновь оказались беззащитными. Нас всех хотели заставить взять советские паспорта, то есть принять советское гражданство. НКВД начал проводить в Казахстане — в тех местах, где кучно жили поляки, освобожденные из тюрем и лагерей, — акции по принудительному принятию советского гражданства. Очередному насилию над оказавшимися здесь поляками Александр придавал особое значение. В условиях нашей неволи это давало ему повод для борьбы, которую он мог начать не как тюремный узник, а как человек, вышедший на свободу. Ват был уже закален двухлетним заключением в советских тюрьмах и пережитыми там кошмарами. Сейчас он готовился не только к борьбе с насильственной паспортизацией, но и к протесту против всего, что унижало человеческое достоинство. (Нужно сказать, что деятельность по организации этого сопротивления он считал своей самой большой заслугой за все время «одиссеи» военных лет.)

Поселок Или расположен на берегу реки Или, по которой издавна возили товары в Китай. Когда-то неподалеку отбывал ссылку Троцкий. Почва в этих местах глинистая, неплодородная. В двадцати километрах отсюда находились кукурузные поля, где трудились наши казахи, добираясь туда по железной дороге. Мы же работали по так называемому свободному найму. За это нам полагалось 400 г черного хлеба. Денежное вознаграждение было чисто символическим. Заработанного за месяц хватало только на покупку килограмма того же хлеба на рынке. Постепенно нам изменяли силы и способность сопротивляться болезням. Людей подкашивал тиф. По сути, проживание в Или было для нас повторной высылкой. Поляки после ликвидации представительства снова оказались беззащитными.

Итак, в 1943 году НКВД приступил к «осоветчиванию» поляков, заставляя их получать советские паспорта. Жесткие методы НКВД приводили к тому, что некоторые, не выдержав натиска, кончали жизнь самоубийством. Ведь все прекрасно понимали, что советский паспорт лишит их последней надежды когда-нибудь вернуться в Польшу.

Тогда же был создан Союз польских патриотов, который, по мнению Александра, должен был функционировать в полном единодушии с руководителями НКВД. Этому Союзу сразу были переданы помещения, раньше принадлежавшие нашему представительству, и огромные склады с американскими товарами, присланными в качестве гуманитарной помощи. Работа предстояла нелегкая — помочь обратить около полутора миллионов поляков в советских подданных и одновременно подать им надежду на возвращение в Польшу. Нужно сказать, что потом все члены этого Союза вошли в Польшу как советские граждане вместе с целой армией.

Мы с самого начала относились к Союзу патриотов с большим недоверием. Убедившись, что кампания, связанная с паспортизацией, стала набирать реальную силу, мой муж начал организовывать поляков нашего поселка, чтобы не допустить надвигающегося насилия. В частных беседах, а потом и на собраниях он подробно обрисовывал ситуацию, обращался к чувству собственного достоинства людей, к здравому смыслу и призывал не идти на уступки.

В нашем поселке кроме нескольких так называемых интеллигентов проживали в основном люди простые. Многим из них повезло — не пришлось сидеть в советских тюрьмах. Их, бежавших от немцев, перехватили на границе и сразу отправили сюда, в Казахстан. Первое собрание, созванное мужем, проходило в доме у одного из них, сапожника Камера. Сапожное дело давало семье возможность жить относительно сносно. Камер был приятным человеком, склонным к самостоятельным размышления. В Польше он почитывал Маркса и Розу Люксембург, был коммунистом и в таком же духе воспитал двух своих сыновей. Именно в его доме проходили наши собрания, и Камер стал одним из самых горячих сторонников предстоящей борьбы с советским НКВД.

Наша первая встреча прошла очень бурно. Членов Союза патриотов в поселке было не так уж много, но все они заявляли, что неразумно вступать в борьбу с НКВД, это ни к чему, кроме краха, не приведет. Большинство же присутствующих хорошо понимали моральную значимость этой борьбы. Ват знал, что советская власть считается только с языком силы. Рассудок твердил, что то, отпустят нас потом в Польшу или нет, будет зависеть от наличия советского гражданства. Но в то же время муж всем нутром чувствовал, что нельзя сдаваться.

Наступил день, когда в Или, чтобы заставить нас принять советские паспорта, приехала комиссия НКВД. Их было несколько человек. Все в мундирах, при орденах. Сопровождал «гостей» полковник Омархаджев — импозантный казах, обладавший незаурядной внешностью. Он сам вплотную занялся моим мужем, увидев, кто здесь является основным зачинщиком бунта.

Энкавэдэшники обосновались в одном из наиболее удобных деревянных домиков. Милиционеры, которых специально пригласили помогать важным «гостям», должны были приводить к ним поляков.

Ват посоветовал, чтобы вызванные на всякий случай сразу брали с собой узелки с необходимыми в заключении вещами. На основании собственного тюремного опыта он предостерег людей от любых разговоров с представителями власти и закона, так как каждое слово они всегда могут использовать против своей жертвы. На вопрос «возьмете ли вы паспорт?» нужно коротко ответить — нет. А когда спросят почему, сказать: «Потому что мы польские граждане». И все.

Неожиданный массовый отпор настолько поразил энкавэдэшников, что их фальшивая вежливость очень быстро сменилась неприкрытой грубостью. Дошло до того, что они избили женщину с ребенком на руках, а когда присутствующий при этом ее муж напомнил о Конституции, то сразу получил палкой по голове со словами: «Вот тебе Конституция».

Пришла очередь моего мужа. Поздним вечером появился милиционер-казах, вооруженный револьвером и с саблей на боку. Александр был уже готов. Оставалось только попрощаться, и никто не знал, на время или навсегда. Грозно помахивая пистолетом, дабы ускорить шаг арестованного, конвоир доставил его в деревянный домик. Встретили там Вата с улыбкой. Полковник Омархаджев дал Александру понять, что знает, с кем имеет дело. Ему было известно не только то, что муж писатель, но и многое другое о его прошлом. Например, что он был редактором «Литературного ежемесячника». «Если не ошибаюсь, вы были коммунистом?» — спросил Омархаджев. «Коммунистом? — с удивлением переспросил Александр. — Возможно. Но так давно, что я этого уже совершенно не помню». Затем последовал ожидаемый с самого начала вопрос: «Ну так вы берете паспорт?» Получив ответ, который можно было предвидеть, все стали кричать, стучать кулаками по столу. Казалось, вот-вот начнут бить. Но нет. Поскольку «беседа» продолжалась слишком долго, ее инициаторы, вероятно, чересчур утомились и, позвав уже упомянутого милиционера, дали ему какие-то инструкции насчет Александра, приказав его увести.