— Хорошая рыба, — выплюнув в ладонь рыбью кость, продолжала поэтесса. — Жалко, что ворованная.

— Ну, ворованное всегда вкуснее, — заметил Иларион. — А почему вы решили, что она именно ворованная?

Анастасия Самоцветова шумно отхлебнула сакэ и с требовательным видом протянула Илариону опустевшую чашку.

— Ты как ребенок, честное слово, — объявила она. — Рекламу у входа видал? Свежие морепродукты с Японских островов! А какие там могут быть морепродукты, кроме тех, что они стащили у нас из-под носа? А мы-то рады: японская рыба, японская кухня!.. Трескаем своих собственных крабов по японским ценам, а в наших магазинах только крабовые палочки из минтая…

Иларион подлил ей сакэ, отметив про себя, что глиняный кувшинчик заметно полегчал. Самоцветова сделала очередной глоток из чашки и еще больше воодушевилась.

— Мы живем в проклятое время, — горячо заговорила она, размахивая зажатыми в руке палочками и расплескивая из чашки сакэ. — Мы до сих пор считаем себя великим народом, которому закон не писан, а все остальные снимают с нас последние штаны, пока мы упиваемся своим былым величием. За державу обидно, Забродов! Ну чего молчишь? Неужели тебе сказать нечего?

Иларион пригубил сакэ и сосредоточенно почмокал губами. От речей Анастасии Самоцветовой у него окончательно пропал аппетит.

— Честно? — спросил он для разгона.

— Если ты это умеешь, — ответила поэтесса, уминая рыбу. Язык у нее уже начал заплетаться.

«Черт бы меня побрал, — подумал Забродов с тоской. — Любой на моем месте давным-давно избавился бы от этой дамочки и вспоминал бы о ее существовании только в пьяной компании, когда все начинают рассказывать анекдоты из жизни. Поэтесса… Послушать ее, так она только тем и занимается, что сочиняет рифмованные подписи к плакатам ура-патриотического содержания — для РНЕ, например, или для либерал-демократов… Тьфу!»

— Если честно, — медленно сказал он, старательно подбирая слова, — то мне не очень нравится, когда женщины рассуждают о политике. Я вообще не люблю таких разговоров.

— Сатур вентур нон студит либентур, — с понимающим видом кивнула Самоцветова. От этого излишне резкого движения ее заметно качнуло вперед, и она с трудом вернулась, в исходное положение. — Сытое брюхо к учению глухо. Моя хата с краю, так?

— Да нет, не так. Просто, чтобы рассуждать о политике, нужно иметь определенный уровень информированности. У меня этого уровня нет. Да и ни у кого, пожалуй, нет, даже у профессиональных политических обозревателей. Мы видим только то, что нам считают нужным показать, а такую картину мира, согласитесь, нельзя считать полной. Это все равно что судить о человеке по… — Он хотел сказать «по его гольфам», но вовремя спохватился. —..по пуговице от его штанов. Поэтому все разговоры о политике я считаю пустой болтовней, бесполезным сотрясением воздуха. И потом, вы ведь не просто женщина, Анастасия. Вы поэт. Зачем вам лезть в политику? Ведь политики не вмешиваются в ваше творчество.

— Еще как вмешиваются! Раньше вмешивались напрямую, а теперь вмешиваются косвенно. Они на него… ик!., влияют. Негативно. Посмотришь на них по телевизору, и тянет вместо лирики писать революционные песни. Вихри, понимаешь, враждебные веют… туда-сюда… У меня есть один знакомый журналист, ты его не знаешь. Так вот, он недавно вернулся с Курил. Это же кошмар, что там делается! Японцы нас оттуда открыто выживают. И никому, главное, дела нет. У них — я имею в виду у японцев — там целые рыболовные флотилии разбойничают. Прямо с берега видно, как они тралы поднимают. А сделать ничего нельзя, потому что у них моторы хорошие, японские, и наши пограничники их догнать не могут. Это насчет уровня информированности… Там, на Кунашире, каждая собака знает, кто такой господин Набуки. Благодетель! Прикармливает их, как карасей, фотоателье построил с символическими ценами, паром пустил, который туристов в обе стороны возит… Говорят, что тем, кто уезжает с Кунашира на Большую землю, господин Набуки даже подъемные платит. Хорошие, говорят, подъемные… А то, что половина браконьерского флота принадлежит этому самому господину Набуки, никого не волнует. В море рыбы сколько хочешь, а у нас ее ловить некому и нечем… Понял? А ты мне — политика, уровень информированности, пуговицы от кальсон… Это же скрытая интервенция! Посмотри, где мы сидим. Ресторан японский — где? В центре Москвы! А почему не русский? Я бы сейчас расстегай съела вместо этой краденой кильки. А вот выйдем отсюда, обрати внимание, напротив что? Фотоателье. В смысле, проявочная мастерская. «Фуджи» называется. А почему не «Свема»? Молчишь? Молчи-молчи… Скоро они нам на Красной площади вместо Василия Блаженного свою пагоду отгрохают, а мы и не заметим.

Она тоже замолчала и принялась сосредоточенно обирать со своей лиловой хламиды кусочки морской капусты, крупинки риса и мелкие рыбьи кости. Парик у нее слегка сбился на сторону, но и без этого было хорошо заметно, что поэтесса Анастасия Самоцветова изрядно пьяна. «Это плохо, — подумал Иларион. — Не хватало только скандала… С чего же ее так развезло? Ведь выпили-то всего ничего, в этом кувшинчике помещается граммов двести, от силы двести пятьдесят, а она лыка не вяжет. Японцы ее, видите ли, не устраивают. Что-то они в последнее время всех перестали устраивать, от генерала ГРУ до поэтессы-графоманки в желтых носках. Странно. Такие вежливые, тихие ребята, никому слова плохого не скажут. Обеспечили весь мир классной электроникой, подарили нам, дуракам, каратэ и дзюдо, а заодно и показали всему миру, что такое по-настоящему утонченный вкус… Что же это против них все так ополчились? Много, ох много вокруг меня в последнее время говорят о японцах. Прямо помешались все на них.»

Он посмотрел на Анастасию Самоцветову и понял, что обед пора заканчивать: поэтесса, перевернув над своей чашкой кувшинчик из-под сакэ, сосредоточенно трясла его, пытаясь добыть то, чего там давно не было.

— 3-забродов, — совершенно пьяным голосом сказала она, убедившись в тщетности своих усилий, — ты мне друг? Ты меня уважаешь? Необходимо выпить на брудершафт. Закажи еще бутылочку этого компота, и я соглашусь выйти за тебя замуж.

— А если не закажу? — с надеждой спросил Иларион, вертя головой в поисках официантки: с этим весельем действительно пора было кончать, пока обслуживающий персонал не вызвал милицию.

— Тогда дело плохо, — с пьяным смехом сказала Анастасия Самоцветова. Тогда тебе придется на мне жениться Знаешь, как в том старом анекдоте либо ты идешь за дровами, а я лежу на печи, либо я лежу на печи, а ты идешь за дровами…

— Угу, — сказал Иларион, — ясно. Вот что, Анастасия, вы не в моем вкусе, и мне кажется, что у нас с вами ничего не выйдет. Может быть, вы все-таки перестанете меня преследовать?

— У-У-У, какой ты… Не надейся, дружок, не перестану. Я специально напилась, чтобы тебе это сказать. Я одна, ты один — ну куда это годится? А что я не в твоем вкусе, так это дело поправимое. Либо ты привыкнешь, либо я стану одеваться по-другому. Чего ты боишься? Рискни, Забродов. А вдруг выиграешь?