Например, через неделю после подписания контракта она подарила Шоичи платье и несколько пачек таблеток, сопроводив это словами “чтобы ты наконец стала женщиной не только в своей голове”. Все подумали, что это шутка, насмешка, но Шоичи, вместо того, чтобы покраснеть, пылко поблагодарил хозяйку.

Положение спас Иола, деловито уточнив, в каком роде теперь к нему обращаться, и, услышав уверенное “в женском”, последовательно следовал этой просьбе. Большинство остальных, уже привыкших полагаться на Иолу и Акайо как на пример правильных действий, старались поступать так же. Самому Акайо было довольно странно обращаться к внешне мужчине как к женщине, хотя и невозможно было не признать, что в платье Шоичи выглядит лучше. Даже имя, которым она теперь себя называла, Тэкэра, означавшее “сокровище”, шло ей куда больше.

Без проблем, однако, не обошлось: Джиро и Рюу изменения игнорировали, Тэкэра игнорировала их в ответ, не отзываясь на обращения в мужском роде и старое имя. В конце концов, Акайо попросил обоих прийти к себе в комнату, закрыл дверь и спокойно сообщил:

— Представьте, что вы родились с женскими телами. Вам не дают оружие, не учат драться, запрещают говорить наравне с братьями, наряжают в неподходящую вам одежду и называют чужим именем. Вас бы это устраивало? Или вы хотели бы стать теми, кем вы себя чувствуете?

К счастью, его авторитета хватило, чтобы они хотя бы задумались о такой возможности, а не отвергли ее с негодованием. Через пару дней Акайо с удовлетворением заметил, как Рюу, хоть и с запинкой, обратился к Тэкэре по новому имени. Джиро, к сожалению, оказался более упрям, и теперь просто игнорировал человека, внезапно оказавшегося другого пола. Таари предупредила, что из-за таблеток Тэкэра постепенно будет становиться все более женственной и обещала после защиты диссертации съездить с ней в город, чтобы назначить дату операции.

Акайо, у которого от всего этого кружилась голова, старался не думать слишком долго о том, что здесь врачи могут сделать из мужчины женщину и наоборот. Все-таки были вещи, которые стоило принимать такими, какие они есть, не пытаясь разобрать их на части и увязать с остальной системой мира иначе, чем простым согласием с тем, что и это тоже бывает.

***

В саду пожелтели листья, все чаще шли дожди, уже не налетавшие на несколько минут стеной воды, а долгие, моросящие. В воздухе пахло осенью. Дни шли одновременно быстро и медленно, складывались из похожих вех — завтрак, работа, обучение, обед, работа и уроки с Джиро, ужин. Таари. Она каждый день придумывала что-то новое, говорила, что ей никогда не наскучит смотреть на него. Акайо краснел. Он был с женщинами раньше, но очень, очень давно — до того, как чин генерала отнял все время, которое выделялось солдатам на отдых. И этот опыт мало чем мог помочь. Таари была другой, настолько, что могла бы показаться далекой и чуждой, но почему-то именно эти отличия, то, насколько она была не похожа на имперских женщин, превращало каждый взгляд на нее в пытку страстью.

Акайо понимал, что так не может продолжаться вечно. Даже ее фантазия не была бесконечной, да и просто невозможно каждый день не высыпаться ради сессий, а не ради защиты империи.

Подходил к концу третий месяц со дня их покупки, когда после очередной сессии, лежа рядом с ним, Таари сказала:

— Давай-ка сделаем паузу, иначе я диссертацию в срок не закончу.

Акайо кивнул. Он не совсем понимал, но любил ее работу, ради которой она то и дело расспрашивала его об Империи, ради которой рассказывала легенды, ища признаки узнавания в его глазах. Ради которой она их купила.

Он уже думал — Таари ведь собиралась просто привезти в институт, показать… И что дальше? Вряд ли она стала бы заниматься их перепродажей. Скорее отпустила бы их на все четыре стороны прямо там, на ступенях лестницы.

Если бы Акайо догадался об этом тогда, то наверняка почувствовал бы досаду — свобода была так близко. Сейчас ему было жутко от того, как все могло сложится: даже не потому, что девять человек оказались бы одни посреди страны, в которой не умели жить, а просто потому что не было бы этого дома. Не было бы встречи в саду, долгих чайных церемоний, глупой выходки Джиро, смущения, фейерверка, сессий… Не было бы его самого — нынешнего.

И если сессии однажды могли закончиться, то опыт, понимание себя, которое он обрел за прошедшее время, никогда не исчезнут.

***

Защита приближалась неумолимо, как девятый вал. Таари то сидела где-то почти неподвижно, прикипев взглядом к планшету, и мимо нее надо было ходить так тихо, чтобы не шелохнулась даже пыль, иначе молчаливая статуя превращалась в цунами, накрывающее с головой того, кто решился побеспокоить ее уединение; то бегала по дому, дергая всех почем зря вопросами и приготовлениями.

— Тэкэра, ты уже решила, что надеть? Лучше бы что-то в национальном стиле, тебе пойдет. Иола, ты точно никогда не слышал о кицуне? И остальные не слышали? Тетсуи, прекрати грызть ногти! Юки, если ты не бросишь идею прочитать диссертационному совету стихи, я оставлю тебя дома!

Жертвы ее беспокойства все чаще с надеждой поглядывали на Акайо, но он только молча качал головой. Таари говорила, что ей нужна пауза, значит, предлагать ей себя было неправильно.

Но можно было просто заварить чай.

Она пришла через пару минут, стоило только начать согревать чайник и чашки. Вместе с ней пришел дождь, забарабанил по прозрачной крыше навеса. Таари молча стояла рядом, наблюдая, как когда-то, до того, как все стало легко и просто. Акайо прятал улыбку в уголках губ и старался только, чтобы не дрожали руки. Все-таки не только их прекрасная хозяйка беспокоилась за успех своей работы. Ее переживания передавались остальным, ведь ее работа за прошедшие месяцы стала их жизнью. Причиной, по которой они жили так, как сейчас.

Когда он замер в поклоне, подавая Таари крохотную чашку на раскрытых ладонях, она вздохнула. Села напротив, забрала чай. Пригубила.

— Я очень боюсь. Ты заметил, да?

— Да, госпожа, — Акайо кивнул. Он только не понимал, почему она боится. Он не считал Таари всесильной, вполне отдавая себе отчет, что на самом деле она обычный человек, со всеми положенными страхами и слабостями. Но одно дело знать, а другое — верить. Для него Таари была госпожой, прекрасной, как солнце, и сложно было помнить о том, что она не всегда и не для всех такая.

Конечно, у нее был повод для беспокойства. Защита для нее была равна, и, наверное, даже важнее, чем великое сражение за Октариновую возвышенность для юного генерала. Тогда у самого Акайо сердце колотилось где-то на подступах к горлу. Но у Таари вместо мечей были красивые фразы, и она знала своих противников. Она шла на свое сражение с открытыми глазами, в отличии от имперской армии.

Таари тихонько засмеялась, будто бы последние дни, полные переживаний, растворились. Вернула опустевшую чашку на доску.

— Спасибо, что заварил чай. Это очень успокаивает. Напоминает, что в любом случае я не зря все это затеяла. Ох, Акайо, ты бы знал, что я на самом деле пытаюсь доказать!..