— Извини за то, что было в магазине одежды. Это было неправильно. — Акайо сонно шевельнулся, обнял ее. Таари вздохнула, отложив иглу, щекой прильнула к его груди. — Бедный, ты даже не понял, что было не так. Я же тогда попыталась тебя сломать.

— Но не сломала же, — пробормотал он. Магазин вспоминался с трудом. Ну рубашка. Ну зеркало… Таари тихонько засмеялась.

— Вот и хорошо. А то на слабых сложно не нападать.

Он дернул уголком губ, постепенно просыпаясь. Значит, вот каким она его увидела. Слабым.

Она поняла. Приподнялась над ним, посмотрела в лицо сердито.

— Не глупи. Я не о том, — отвела взгляд, снова собираясь с мыслями. — Слабые будто сами просят — пни меня. Подчини. Ударь. Сделай больно и любуйся страхом в моих глазах. Слабых легко заставить носить тапки в зубах, ходить на четвереньках и получать удовольствие от чего угодно. — Она снова легла ему на грудь, в задумчивости пропустила прядь своих волос между пальцами. Вздохнула. — Но ты каждую секунду знаешь, что слабый врет. Он ничего такого не хотел. Это просто ты оказалась редкостной сукой.

Акайо понял, что знает, о чем она говорит. Вспомнилась невольно увиденная сцена в переулке — Тетсуи на коленях, в самом глубоком из поклонов распластался по земле, а Таари смотрит на него сверху, раскрасневшаяся, с горящими глазами. Как медленно поднималась точеная нога — вот-вот опустится на спину склонившегося раба. И как эта опасная искра вдруг потухла. Как побледнела Таари, наклонилась резко, чуть грубее чем надо подняла Тетсуи на ноги. И ее слова...

“Никогда не подчиняйся, если ты этого не хочешь. Никогда”.

Акайо вернулся из воспоминания и подавил желание вжаться в матрас. Таари вдруг оказалась прямо над ним, хитро заглядывая в глаза.

— А я догадалась, что ты тогда подглядывал!

Он покраснел и слегка кивнул, коснувшись лбом ее лба. Таари быстро потянулась к нему, поцеловала в губы — сначала с намерением тут же отстраниться, потом увлекшись. Засмеялась тихонько, почти не разрывая поцелуй.

— Ты знаешь, чего хочешь, м, Акайо?..

Он улыбнулся, прикрыв глаза, потянулся вверх, ища ее губы, позволяя ей перехватывать контроль. Подавлять его, будто само дыхание Таари было агрессивным захватчиком, и он покорялся ей так же легко и естественно, как земля покоряется плугу.

Земля хочет плодоносить. Земля дышит паром и говорит пахарю — возьми меня. Вырасти на мне рис.

Акайо хотел быть землей, глиной в длинных пальцах Таари. Хотел и дальше наблюдать за самим собой — как он становится спокойней, умней, уверенней в ее руках. Как она лепит из него другого Акайо.

Или, может быть, как она извлекает из комка глины его настоящего.

Утром Таари напечатала контракт. Если бы Сааль был хоть немного честней, они подписали бы бумаги еще на рынке — или, что вероятнее, отказались бы подписывать, создав безвыходную ситуацию. Однако покупательница документы не потребовала, Сааль напоминать не стал, и вышло так, что Таари до сих пор владела своими рабами на очень странных условиях.

— Теоретически я не могу вам приказывать ничего, кроме “стойте здесь” или “идите за мной”, как перекупщик. За то, что я сделала с Джиро, он мог обратиться в СКЧ, — сообщила Таари. Тут же фыркнула, — Впрочем, за то, что он сделал с тобой, вообще полагался курс поведенческой коррекции. Можно сказать, ему еще повезло.

Акайо кивнул, не став уточнять ни что такое СКЧ, ни про коррекцию. Это сейчас было не важно, к тому же куда больше неизвестных слов он обнаружил в контракте. К счастью, в конце был словарь.

Таари улыбалась, наблюдая, как он краснеет.

— Как мило! А когда вчера я кое-что из этого делала, ты смущался куда меньше, — рассмеялась, когда он вспыхнул еще сильнее и потупился.

Она была права, Акайо мог подписать эти бумаги, не читая, ведь прошедшая ночь ясно показала — они любят одно и то же, а если он попросит, Таари всегда остановится. Но…

Акайо не был уверен, что она разрешит. Что он вообще имеет право об этом просить. Какая-то его часть, та, что смотрела на Таари с обожанием, больше подходящим для имперской жены, хотела просто подписать, сказать "да, моя госпожа", и рухнуть в настоящие гаремные отношения. Не заботиться больше ни о чем, не беспокоиться, не бояться. Быть уверенным в правильности происходящего.

Акайо все еще было страшно от того, что он это чувствовал, что он внутри оказался таким. И он решился. Поднял взгляд на Таари, встретился с ней глазами.

— Я хочу иметь возможность сделать с тобой то же самое, что ты будешь делать со мной.

Он ожидал, что она онемеет, будет выглядеть ошарашенной, шокированной. Возможно, скривится в гримасе отвращения, подумав о том, что раб хочет иметь власть над ней.

Таари засмеялась и кивнула.

— Хорошо. Я очень надеюсь, что ты однажды используешь эту возможность. Но никто не должен об этом знать, ладно? Мне сейчас нельзя ни с кем из вас быть в равных отношениях, иначе придется нового раба заводить. Иначе не хватит "людей, которые зависят от кандидата" для диссертации.

***

Следующие дни были похожи на сон. Конечно, никуда не делись занятия с Джиро и остальными, и задания Нииши, и еще добавились тренировки, которые предложил Рюу. Но чем бы ни были заняты его дни, ночи принадлежали Таари. Он принадлежал, теперь во всей полноте этого слова, таял в ее руках, растворялся в восхитительной боли, которую она умела превращать в наслаждение столько острое, что он впервые за многие годы расплакался. Она тогда долго сидела, положив его голову себе на колени, вытирала слезы и улыбалась, словно довольная кошка. Он обожал такой ее взгляд. Он обожал ее всю, и поставленное им самим условие казалось глупым. Разве может корабль предлагать условия морю? А он не чувствовал себя даже кораблем. Щепкой разве что, той самой лодкой, чьи весла он недавно взял и вывел из заледеневшей реки в это бескойнее море, чтобы отдаться на волю волн, нежных, как шелк, и таких же надежных.

Однако верно было и обратное — как бы хорошо ему ни было ночью, вслед за этим наступал день. Он ничего не пытался скрывать, как и Таари, да это было бы и невозможно — она оставляла на нем следы, словно ставила недолговечное клеймо, подтверждая еженощно — он принадлежит ей. Никто ничего не спрашивал, только смотрели понимающе, как Иола, смущенно, как Тетсуи, или хмуро, как Джиро. Акайо понимал, что каждый из них думает что-то свое, и наверное как минимум Джиро не одобрял того, каким стал бывший генерал, но не задумывался об этом надолго. Это была его жизнь, которую наконец-то хотелось жить. Мысли окружающих удивительно мало значили по сравнению с такой удивительной легкостью.

Ночами казалось, что Таари так же, как и он, погружена в эту захватывающую легкость, никогда он не видел в ее глазах ни одной тени, могущей сказать, что она думает о чем-то более важном. Однако когда у него едва оставались силы, чтобы выполнять простейшие действия вроде купания, готовки и уроков с Джиро, Таари успевала больше.