Они понимали, принимали и ценили эти жертвы. И в первый раз в жизни Мак подумала, остается ли у нее надежда после всего, что она испытала. Возможно ли, что в будущем ее ждут по пятничным вечерам барбекю с друзьями и родственниками.

– Знаешь, что такое отстой? – спросил Люк. – Хумус.

– А потом мой свекор переехал, и теперь каждый понедельник мы едим лазанью, потому что ее готовила моя свекровь. Хотя бы раз в жизни мне хотелось бы съесть на ужин то, что я хочу, понимаете?

Это был риторический вопрос. Мак поняла это, услышав предыдущие четыре «понимаете», которые в течение первых пяти минут приема так и сыпались изо рта Эллен, рыжеволосой, слегка полноватой мамаши двоих детей, страдающей гипертонией.

На этот раз Мак не потрудилась ответить. Ей казалось неправильным поддерживать беседу в то время, как она осматривала шейку матки пациентки. Нелепые разговоры и мазок Папаниколау. Еще один беспокойный день в жизни Мак О’Нил.

– А еще Барри и его долбаные носки на полу рядом с корзиной для белья. Я имею в виду, какого черта, Барри, ты можешь поднять крышку унитаза и оставить ее открытой, но не можешь поднять гребаную крышку корзины?

– Легкий щипок, – сказала Мак, забирая мазок с шейки матки.

Ее пациентка вздрогнула, но продолжила монолог.

Мак засунула пробу в специальную емкость и закрутила крышку.

– У вас регулярные месячные? – спросила она, отмечая галочкой пункты в стандартном гинекологическом опросном листе.

– С ними все в порядке. Просто у меня стресс. А у кого его нет? Ха. Я имею в виду, могло быть и хуже. Могло быть вдвое хуже, чем с Барри.

– Есть ли какие-то медицинские аномалии в вашей семейной истории? – спросила Мак, вытаскивая зеркало из той части тела своей пациентки, которую та назвала ее дамской пещерой.

Эллен с облегчением выдохнула и стремительно соскочила с края смотрового кресла.

– Нет, разве что моя мама теряет сознание от лекарств, понижающих давление.

– Нам следует поговорить о вашем давлении, – сказала Мак, бросая взгляд на ранее сделанные Фридой измерения. Показатели были высокими.

– Доктор Данниган дала мне время до конца года, чтобы снизить давление, ведя разумный образ жизни. Если оно не снизится к Рождеству, она выпишет мне лекарство. Я ненавижу лекарства, понимаете? Это просто лишний повод для беспокойства, о котором всегда нужно помнить.

Когда Эллен запустила пятерню в волосы, Мак уловила слабый запах сигаретного дыма.

– Знаете, курение не лучший способ избавления от стресса.

– Ох, ха. Я не курю, – сказала Эллен, но глаза у нее забегали.

«Тайная курильщица», – напечатала Мак в своих записях. Пациент без сознания, по крайней мере, не может врать.

– Хорошо. Потому что с таким давлением, со всеми этими стрессами и оральными контрацептивами у вас прямой путь к инсульту.

Эллен неожиданно замолчала.

– Значит, вы не курите? – уточнила Мак.

Пациентка покачала головой.

– Нет. Не курю.

У Мак задергался глаз. Ее бесило, когда ей врали. Когда ее обманывал человек, настолько погруженный в собственную сфабрикованную версию реальности, она мгновенно мысленно возвращалась в свое детство. Но Эллен – не ее мать, напомнила себе Мак.

– Мы закончили, Эллен. Вы можете одеться и оплатить счет на стойке, – сказала она. Заставив себя улыбнуться, она вышла из комнаты.

Одним из приятных моментов в работе врача является то, что никогда не хватает времени для хандры. Мак не приходилось мириться с раздражением, которое вызывало у нее прошлое, потому что она была слишком занята в настоящем.

В коридоре она прошла мимо Рассела, тот вынырнул из кладовки и направился в комнату отдыха.

Он приветствовал Мак коротким кивком головы, на который она не потрудилась ответить. Они заключили временное недружественное перемирие, и ее это вполне устраивало.

Во второй смотровой ее ожидали двое – дедушка с внуком, младший из них самозабвенно блевал в урну для мусора.

– Все хорошо, Тайрон, ничего страшного, – сказал дедушка Лерой, вытирая бровь мальчика влажным бумажным полотенцем и вытаращив глаза на Мак так, как будто его застали на месте преступления.

Одарив их обоих сочувственной улыбкой, она заглянула в медицинскую карту.

– Привет, Тайрон. Как ты себя чувствуешь?

«Дурацкий вопрос».

– Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы сесть на стол, приятель? – спросил дед.

Тайрон устало кивнул и с помощью Лероя вскарабкался на смотровой стол.

Для восьмилетнего мальчика у него были средние рост и вес. Но, в отличие от обычного восьмилетнего мальчика, на нем, как на миниатюрной копии его деда, были надеты майка и шорты с подтяжками. Мак не могла решить, было это очаровательно или жутко.

– Я очень быстро осмотрю тебя, хорошо?

Мальчик снова кивнул.

– Хорошо, – проскрежетал он.

Пока она осматривала его, Лерой продолжал без умолку болтать. Его дочь была матерью-одиночкой, и они с Тайроном были очень близки. Когда Тайрона вырвало в школе, ему позвонила школьная медсестра.

У мальчика были распухшие лимфатические узлы и повышенная температура.

Мак отложила стетоскоп.

– Давай посмотрим твое горло, приятель. Ты можешь широко открыть рот и сказать «а-а-а»?

Тайрон послушно выполнил ее просьбу.

Миндалины бедного ребенка были покрыты белым налетом и красными пятнышками.

– Похоже на острый фарингит, – сказала Мак деду, потянувшись за тампоном.

– Что такое острый фарингит? – скрипучим голосом спросил Тайрон.

– Это белый налет и красные пятнышки на твоих миндалинах.

– Классно!

– Анализ не займет много времени, и мы можем сделать это здесь. Если он будет положительным – а он будет, – я выпишу Тайрону рецепт на антибиотики.

– Когда его самочувствие улучшится? – спросил Лерой.

– Через день или два после начала приема антибиотиков ему станет лучше. Жидкость в большом количестве поможет антибиотикам выгнать бактерию. От боли можно давать ему ацетаминофен.

– Я заразный? – спросил ребенок.

– Да, заразный. Но через сутки после приема лекарств ты уже не будешь заразным. Мне нужно чтобы ты снова сказал «а-а-а», когда я буду брать мазок, хорошо? Обещаю, что это будет быстро.

Она быстро справилась, введя тампон и вынув его обратно прежде, чем мальчик начал задыхаться.

– Значит, тебе нравятся всякие гадости, Тайрон? – спросила она.