– Вы правы. Но, тем не менее, я не люблю принцессу. Она хороша собой, мы с ней беседуем на интересные темы, но это всё. Я не люблю её… – Отчаянно пытался меня убедить Чарльз. Я отмахнулась рукой и пыталась выдавить из себя беззаботную улыбку:

– Простите за моё любопытство. Раз вы говорите, что это так, то я вам, конечно, верю. – Даже я слышала нотку сомнения в своих словах. Но Чарльз лукаво мне улыбнулся, и мы разошлись в разные стороны, чтобы нас не заметили вместе и ни в чём не заподозрили.

Весь последующий вечер я старалась даже не смотреть на принца и его новую подругу. Не знаю, почему, но я просто не могла видеть их вместе. В голове сразу всплывали неправильные образы, далекие от реальности, но настолько осязаемы, как будто я видела всё это своими глазами. Нет, я не потеряла его, единственного человека, который остался у меня на всём белом свете. Но я боялась, что он может пострадать. То, что я пережила, я никому не пожелаю пережить, тем более, моему лучшему другу Чарльзу. Так что, пока все спокойно сидели на стульях и распивали бесконечное вино, я затаилась в уголке и настороженно прислушивалась к каждому слову, произнесённому кем-то за королевским столом. Испанская принцесса громко смеялась, что было противоестественно привычному для неё поведению. Видимо, она, наконец, почувствовала себя в Англии, как рыба в воде: её здесь приняли, ею восхищались, задаривали вниманием, подарками. И пусть даже её будущий супруг был невысокого мнения о ней, все прочие, казалось, были влюблены в эту девушку. Все, кроме меня. Ведь за маской обаятельной, милой, умной девушки скрывалась двуличная расчётливая натура, готовая на всё ради своего успеха. Мне были знакомы такие личности, потому что я, в какой-то мере, сама была такой. Возможно, в других обстоятельствах мы бы подружились с принцессой. Но раз уж она решила «поиграть» с моим другом Чарльзом, то я ей этого никогда не прощу и буду тщательно следить за ней.

Ночью я подождала, пока все мои подруги уснут, накинула на себя тёплый плащ и вышла из дамских покоев. Я точно не могу сказать, как решилась на такое, но что-то терзало меня изнутри, я хотела очиститься. Пройдясь по холодным, ещё не нагревшимся весенним теплом коридорам, я добралась до часовни. Присутствие потусторонних сил не раз пугало меня, но вместе с тем как-то ужасающе завораживало. К Богу же я редко обращалась, так как считала, что он меня просто не будет слушать. Я была не самой набожной девушкой в королевстве и часто мною двигали низменные чувства: я совершала такие деяния, которые, по мнению церковников, считаются недопустимыми и греховными. Но сейчас я почувствовала, что должна прийти сюда. В душе остались тёмные разводы от мерзких сточных вод, которые обрушились на мою жизнь. Хотелось омыться молитвой. Я встала на колени и опустила голову: казалось бы, обычная поза молящегося, но всё же я не могла взглянуть на Христово распятие по другим причинам.

Мне было очень стыдно, казалось, я подвела кого-то, кого даже видеть не могла, и сейчас Бог отвернулся от меня. Он забрал у меня ребёнка, забрал родителей, которые всё ещё живы, но далеки от меня, забрал у меня любовь, женское счастье. Всё это он сделал для того, чтобы наказать меня, не иначе. Я была повинна во многих человеческих грехах, за что сейчас расплачиваюсь. Конечно, где-то глубоко внутри я была обижена на Бога и не могла понять, почему он наказывает меня через моих близких. Но вскоре поняла, что, наверное, в этом и заложен смысл наказания: сделать человеку как можно больнее. Ведь будь боль моя, я бы смогла её снести, я бы не плакала, не жаловалась на судьбу, а терпеливо сносила все мучения. Но когда дело касается людей, которых я люблю, тут я была бессильна. Моего ребёнка, ещё не родившегося на свет, не познавшего горести и радости, забрали. Я не держала его на руках, не целовала ему лоб, даже не придумала ему имени. Кому-то показалось, что я не заслуживаю ребёнка, поэтому его мне не подарили. Эта потеря, как многие другие, была для меня больнее, чем, если бы я лишилась рук и ног, или ещё каких-то частей тела. Это не физическая боль, хоть я чувствовала себя какой-то калекой, неполноценным человеком. Это была жгучая боль, проникающая как в тело, так и в голову, мысли, душу. Описать словами эти ощущения невозможно. Это смерть, не маленькая, не большая. Это смерть в самом полном значении этого слова. Я действительно чувствовала себя так, словно погибаю. Поэтому мне нужно было помолиться, попросить прощения у Господа в надежде, что больше никто из моих близких не пострадает.

Скрестив руки, я подбирала слова для молитвы, но в памяти почему-то не обнаружила ни одной строчки. Мне стало очень страшно: я даже схватилась за сердце, так как почувствовала, что неведомый мне дух пронизывает меня до костей. Я вновь закрыла глаза, молча шевелила губами, вспоминая хоть какие-то слова из молитв. Но ни единого слова не смогла произнести. Это открытие настолько испугало меня, что я даже подняла глаза на распятие. Крест был покрыт тенью, как если бы напротив него кто-то стоял, причём такой высокий, что его смело можно было назвать великаном. Я встала и осмотрелась по сторонам: в часовне я была одна. Никого поблизости, лишь я, и Господь, и тень… Холод пробрался под одежду, ветер откуда-то дул, как если бы кто-то открыл окно: хотя в этой комнате была лишь дверь. Я онемела от страха, растерянная и озадаченная.

– Господь, прости меня. Я знаю, что не имею права просить тебя ни о чём. Я слишком много раз согрешила в своей жизни. Но я молю тебя, сжалься над людьми, которых я люблю. Они ни в чём не виноваты. Если и нужно кого-то наказывать, то только меня. – И едва я произнесла последнее слово, как шальной ветер сдул все свечи, которые в тот же миг погасли. Часовню окутала кромешная тьма. И пускай здесь было предельно тихо, мне казалось, что я слышу чьи-то голоса. От природы нетрусливая, сейчас я ощущала себя так, словно меня загнали в клетку и мне из неё было не выбраться. Но я всё же преодолела страх, по памяти дошла до выхода из молельни и остановилась. Сердце выпрыгивало из груди, да и всё, что я оставляла позади, словно выталкивало меня из часовни. Я долго не задержалась у двери – стремительно выбежала из темноты и направилась в сторону спальней. Несмотря на то, что я оставила ту тень, мне казалось, что она преследует меня повсюду: держит меня за плечо, шепчет что-то в ухо, чего я не могла разобрать. Я почувствовала себя кем-то, кто был «персоной нон грата» в доме Божьем, и все эти странные образы с ветром и тенью выводили меня из равновесия, хотя обычно я могла сохранять спокойствие даже в самых напряжённых ситуациях. Но сейчас что-то мне говорило, что это лишь начало».

Весна была в самом разгаре. В воздухе витали цветочные запахи. Кое-где растаял оставшийся после зимы снег, влажная земля не успела просохнуть под лучами яркого апрельского солнца. Но, тем не менее, вся природа ожила, начался новый этап жизни. И не только растений, деревьев, но и людей. Адриана, снедаемая непонятным ей чувством к Изабелле, была несколько успокоена, когда принц Чарльз сообщил ей о том, что они могут, наконец, отправиться в поездку. К сожалению, кроме них во Францию поедет и отец принца, король Англии. Внешне этот визит напоминал один из тех, которые наносят в качестве чистой формальности для укрепления дружеских отношений между странами. На самом же деле, Чарльз и Адриана уже давно мечтали о том, чтобы встретиться со своим астрологом и узнать с его помощью одну из тайн предков английских королей. Генрих же, весьма вероятно, предпочёл сделать всё, лишь удалиться из королевского дворца и, не испытывая угрызения совести, продолжить кутежи и всевозможные оргии. В этом деле ему поможет его закадычный друг – король Франции, который открыто держал при дворе любовниц и любовников. Этому человеку были чужды понятия приличия или умеренности: он предпочитал жить так, словно был уверен в том, что окажется в аду. Так зачем же лишать себя удовольствий? Генрих и Яков, король Франции, были действительно хорошими друзьями, что редкость для королей. И дело не в том, что они были дальними родственниками – просто их взгляды на жизнь были настолько похожи, что им иногда казалось, что они родились от одной женщины. Возможно, так оно и было. Но сам тот факт, что Генрих отправлялся в дальнее путешествие для того, чтобы поразвлечься, должен был удовлетворить искателей тайны, если бы только Чарльз не был сыном этого человека и не любил свою мать. Ему казалось неправильным то, как себя ведёт отец, он, конечно, не смел ему перечить или советовать что-то, но, несмотря на достаточно сдержанную манеру поведения принца, Адриана догадалась, что сын гневается на своего отца.