было приятно. – Со мной обошлись несправедливо, и я отказываюсь просто задрать лапки кверху.

– Он сказал «репутация»! – фыркнул кто-то.

– Ну тогда отказывайся тихо, – сказал другой призрак. – Иначе из-за тебя всех нас выпорют медью.

В раздражении я попытался ухватиться за холодные корни своих волос.

– Наверняка же есть способ протестовать? Наверняка есть люди вашего Кодекса, которые способны мне помочь?

– Кодекс? Ха! – зазвенел голос в дальнем конце ряда. – Разве у порабощенной тени есть время или серебро на такие дела? В любом случае, на рассмотрение дела уходит несколько лет!

Я всплеснул руками.

– Ну, значит, мне поможет какая-нибудь благотворительная компания добродетельных дураков!

Их издевательский смех заставил меня заткнуться. Кроме того, я понял, что спорить с такими трусами бессмысленно: они уже сдались и смирились со своим положением, с тем, что навсегда останутся в своей посмертной тюрьме. Возможно, именно поэтому призраки в Арке никогда не бунтовали.

Три часа, а может, и четыре, во мне кипела ярость. Шум города стих, превратился в скрип ночных насекомых и редкие приглушенные крики. Внутри башни все было тихо, и лишь иногда слышался кашель стражника.

Мне никогда не нравилось, если кто-то приказывал мне сидеть или стоять. Более того, из дома я сбежал именно потому, что мои родители – пусть они вечно покоятся в целости и сохранности – пытались так мной командовать.

Лежать оказалось приятнее, чем стоять; я приподнялся на локтях, словно нищий, и прикрыл глаза, притворяясь, что сплю. Но, несмотря на все мои усилия, отдых не накатывал на меня, и никуда меня не уносил. Сон даже не издевался надо мной, как это часто бывает, когда он зависает где-то на границе сознания.

Ранним утром, когда именно – не знаю, я увидел их.

Пары и небольшие группы призраков молча поднимались по лестнице и проходили мимо моего кусочка коридора. Почти полчаса они шли, а затем появился стражник, вооруженный коротким копьем, – он проверил, что никто из них не отстал и не заблудился. Он действовал тщательно и даже заглянул в наши альковы и, бормоча, пересчитал нас.

Любопытство никогда не нуждается в особом приглашении. Я по опыту знал, что мое внимание могут привлечь даже самые незначительные вещи.

Как только стражник исчез, я встал. Сидевшая рядом Бела удивленно посмотрела на меня.

Ничего не говоря, я просто вышел из своего алькова и начал осторожно пробираться по коридору.

– Эй, тупица! – прошипел призрак у меня за спиной. Тревога в его голосе подсказала мне, что он беспокоится за себя, а не за меня. – Не высовывайся!

Не обращая на него внимания, я пошел вслед за стражником. Мои голубые ноги почти беззвучно ступали по каменному полу. Я подумал о том, что стану еще более ловким вором – если когда-нибудь сумею обрести свободу.

– Эй!

Еще один крик, уже более громкий. Его я тоже проигнорировал и остановился у спиральной лестницы. Теперь по ней уже никто не шел. Башня уснула. Я прикусил холодную губу. Мне страшно хотелось спуститься и узнать, что заставило столько призраков бродить здесь посреди ночи.

Терпение. Я заставил себя вернуться в свой альков, видя осуждающие взгляды других призраков и слыша их неодобрительное бормотание.

– Идиот долбаный, – прошептал кто-то, а затем наступила тишина.

Я не ответил. Их мнение для меня ничего не значит. Пусть торчат тут, прикованные к вечности, которая состоит из полировки серебряных ложек.

А у меня другие планы.

Глава 8. Личные интересы

Тень, которая владеет своей половиной монеты и, следовательно, распоряжается своей свободой, должна носить на себе белое перо, причем так, чтобы оно было видно всегда. Тень, которая носит белое перо, но не обладает свободой, будет четвертована медным клинком.

«Кодекс порабощения», статья 9, параграф 13

Любой с легкостью мог бы ошибиться, приняв Даниба за призрак большого медведя, а не человека. У него были холодные глаза, как у зверя, но еще у него был соответствующий рост и крепкие мышцы. По сравнению с ним даже Ани выглядела крошечной. Ему не хватало только шкуры и клыков: их заменяли доспехи и мечи. А вот звериным рыком Даниб не мог похвастаться: убийца был молчалив, словно камень.

Темса оценивающе посмотрел на него, словно скалолаз – на поверхность скалы.

– В чем дело?

Даниб жестами изобразил дверь и капюшон на своей разрубленной голове.

Жуткий белый шрам, который пересек бо́льшую часть черепа и половину лица, делал его облик избыточно угрожающим.

– Твои старые друзья наконец-то прибыли? Отлично. – Темса захлопнул огромный каменный список и поставил перо обратно в стакан. – Проклятье! Они давно должны были подкинуть нам еще пару зацепок.

Огромный телохранитель зацокал языком.

– Да мне плевать, кто они, пусть даже они главари Культа, – сказал Темса. – Плевать и на то, насколько они старые и мудрые.

Рычание.

– Не волнуйся, я буду гостеприимен. И даже весел.

Огромные кулаки сжались, превращаясь в валуны.

– Я могу быть веселым. – Темса приклеил улыбку к своему обветренному лицу.

Даниб закатил глаза, сгорбился еще сильнее и проводил своего босса в узкий коридор. Хотя призрачные ноги Даниба не издавали ни звука, его доспехи громко лязгали.

Поднявшись по лестнице, они прошли мимо шумной таверны. Темса, вечно придирчивый хозяин, помедлил, чтобы взглянуть на столики и на обслугу. Эта таверна стала первым предприятием, в которое он вложил средства, и поворотной точкой в его карьере. Хотя его растущая империя требовала постоянного внимания, он всегда ухитрялся ставить «Плиту» на первое место.

Кто-то достал кожаный барабан. Кто-то играл на верещащем аргхуле. «Ржавая плита» была самой большой таверной в квартале Бес, и шум в ней стоял круглые сутки. Именно это и нравилось Темсе. Если шумно, значит, много посетителей, а если много посетителей, значит, серебро рекой течет в карманы Темсы.

Даниб зарычал, напоминая Темсе об их гостях.

– Да, да.

В верхней части лестницы, где шум превращался в глухую вибрацию, Даниб рывком распахнул дверь комнаты для переговоров. Темса, топая, зашел внутрь; когти звенели, ударяясь о камни. Масляные лампы были зажжены, и в жаровне тоже пылало пламя. В одном из углов возвышалась Ани; прищурясь, она смотрела на сияющих гостей, рассевшихся за столом. Она разделяла чувства Темсы.

Просвещенные сестры Яридин и Лирия ждали, спрятав руки в просторные рукава. Их голубые лица были закрыты алыми капюшонами. Темса мог их отличить, только если они говорили: у Лирии был более низкий голос. Их одинаковые красные одеяния были украшены лишь вышитыми на них белыми перьями и серебристыми веревочными поясами. После смерти обе стали