— Что-то со мной неладно, ваша милость! — отозвался на это Эйбл. — Особенно в нутре, потому что не успею я сотворить коротенькую молитву, как мои бедные тупые мозги деревенеют, словно чурки. Да… И это у меня началось с тех пор, как я стал подрастать, перед тем как мне полное жалованье положили, и хоть я и лежу в постели, а никакого удовольствия от этого не получаю: только лягу — уже засыпаю, только проснусь — вставать надо. Я от этого весь извелся, хозяин, а что я могу поделать? Вот, к примеру, вчера вечером я перед сном съел только ломтик сыра и…

— Молчать! — взревел Хенчард. — Завтра повозки выедут в четыре, и, если тебя здесь не окажется, берегись! Я сам буду умерщвлять твою плоть!

— Но позвольте мне объяснить, ваша милость…

Хенчард повернулся и ушел.

— Сам же спрашивал меня и допрашивал, а сам и слушать меня не стал, — проговорил Эйбл, обращаясь ко всему двору вообще. — Нынче я всю ночь буду дергаться не хуже минутной стрелки, так я его боюсь!

На следующий день повозкам предстояло отправиться в дальний путь, в Блекморскую долину, и в четыре часа утра по двору уже ходили люди с фонарями в руках. Но Эйбла не было. Прежде чем рабочие догадались сбегать и разбудить его, Хенчард вошел через садовую калитку.

— Где Эйбл Уиттл? Значит, не пришел, несмотря на все, что я говорил? Ну, клянусь дедами и прадедами, я сдержу свое слово… иначе его не проймешь! Пойду к нему.

Хенчард ушел со двора и вскоре уже стоял в жилище Эйбла — убогом домишке на Задней улице, дверь которого никогда не запиралась, потому что обитателям его нечего было терять. Подойдя к койке Уиттла, Хенчард крикнул так громко, что Эйбл мгновенно проснулся и, увидев перед собой хозяина, судорожно заметался, хватая что попадалось под руку, но только не свою одежду.

— Долой с койки и марш в амбар, а не то сегодня же духу твоего у меня не будет! Это тебе наука. Марш! Беги без штанов!

Несчастный Уиттл накинул на плечи куртку и уже на последней ступеньке лестницы как-то ухитрился натянуть на ноги сапоги, а Хенчард нахлобучил ему шляпу на голову. И вот Уиттл уже семенил по Задней улице, а Хенчард с суровым лицом шагал за ним следом.

В это время Фарфрэ, узнав, что Хенчарда нет дома, вышел из задних ворот и, заметив что-то белое, трепещущее в предрассветном сумраке, вскоре различил, что это подол рубахи Эйбла, торчащий из-под куртки.

— Господи, твоя воля, что это такое? — проговорил Фарфрэ, входя во двор вслед за Эйблом; Хенчард немного отстал от него.

— Видите ли, мистер Фарфрэ, — невнятно забормотал Эйбл с покорной, перепуганной улыбкой, — он сказал, что будет умерщвлять мою плоть, если я не встану пораньше, и вот он теперь за это принялся! Видите ли, тут уже ничего не поделаешь, мистер Фарфрэ, все выходит как-то по-чудному!.. Да… Вот и придется мне ехать в Блекморскую долину полуголым, раз уж он так приказывает; но потом я на себя руки наложу! Не стерпеть мне такого позора: ведь женщины всю дорогу будут глазеть из окон на мое бесчестье, издеваться надо мной будут — мужчина без штанов! Понимаете, каково мне все это переносить, мистер Фарфрэ, и какие погибельные мысли мне в голову лезут. Да… я что-нибудь над собой сделаю… чему быть, того не миновать!

— Ступай домой, надень штаны и приходи на работу в приличном виде! Если не пойдешь, тебе несдобровать!

— Не смею! Мистер Хенчард сказал…

— Плевать мне на то, что сказал мистер Хенчард или кто другой! Это же черт знает что такое. Сию минуту ступай домой и оденься, Уиттл.

— Э, нет, погодите! — проговорил Хенчард, подойдя к ним сзади. — Кто отсылает его домой?

Все рабочие посмотрели на Фарфрэ.

— Я, — сказал Дональд. — По-моему, шутка зашла слишком далеко.

— А по-моему, нет! Полезай в повозку, Уиттл!

— Нет, не полезет, пока я здесь управляющий, — сказал Фарфрэ. — Или он отправится домой, или я навсегда уйду с этого двора.

Хенчард побагровел и строго взглянул на него. С минуту он молчал, глядя в глаза шотландцу. Наконец Дональд решил пойти ему навстречу, заметив, что он уже начинает раскаиваться.

— Слушайте, — проговорил Дональд спокойно, — нельзя же так поступать человеку вашего звания, сэр! Это тиранство, и оно не достойно вас.

— Вовсе не тиранство! — буркнул Хенчард, как надувшийся мальчишка. — Проучить его надо, чтоб зарубил себе на носу! — Немного помолчав, он проговорил тоном глубоко обиженного человека: — Почему вы так говорите со мной в их присутствии, Фарфрэ? Могли бы подождать, пока мы останемся одни. Впрочем… я знаю почему! Я посвятил вас в тайну своей жизни — дурак этакий! — и вы теперь этим пользуетесь мне во вред.

— Нет, я позабыл об этом, — отозвался Дональд просто.

Хенчард опустил глаза и, не сказав ни слова больше, ушел. В этот день Фарфрэ узнал от рабочих, что Хенчард всю зиму посылал старухе матери Эйбла уголь и нюхательный табак, и это уменьшило его неприязнь к хозяину. Но Хенчард был все так же хмур и молчалив, а когда один рабочий спросил, надо ли поднять овес на верхний этаж зернохранилища, Хенчард коротко ответил:

— Спросите мистера Фарфрэ. Он здесь хозяин!

По существу, так оно и было; тут уж сомневаться не приходилось. Хенчард, некогда самый уважаемый человек в своей среде, теперь потерял долю былого уважения. Как-то раз дочери одного недавно умершего дарноверского фермера пожелали узнать, сколько стоит их стог сена, и отправили к мистеру Фарфрэ посланца с просьбой произвести оценку. Посланец — маленький мальчик — встретил во дворе не Фарфрэ, а Хенчарда.

— Хорошо, я приду, — сказал Хенчард.

— Скажите, пожалуйста, а что, мистер Фарфрэ придет? — спросил мальчик.

— Я сам иду в ту сторону… Почему нужен именно мистер Фарфрэ? — осведомился Хенчард, задумчиво глядя на мальчика. — Почему люди всегда зовут мистера Фарфрэ?

— Должно быть, потому, что он им очень нравится… так они говорят.

— Ага… понимаю… значит, вот что они говорят… а? Он им нравится, потому что он умнее мистера Хенчарда и больше знает. Словом, мистер Хенчард ему в подметки но годится, а?

— Да… верно, сэр… это тоже говорят.

— Так, значит, говорят еще что-то? Ну конечно! Что же именно? Ну-ка, скажи, и вот тебе шесть пенсов на гостинцы.

— Говорят, что у него, мол, характер лучше, а Хенчард в сравнении с ним дурак, говорят. А когда паши женщины шли домой, они говорили: «Золотой парень… мягкий, как воск… лучше его нету… Этого бы конька да в мою конюшню». И еще говорят: «Из них двоих он куда больше входит в положение, вот бы ему быть хозяином вместо Хенчарда», — говорят.

— Глупости болтают! — отозвался Хенчард, стараясь скрыть недовольство. — Ну, можешь идти. А сено оценивать приду я, слышишь? Я.

Мальчик ушел, а Хенчард пробормотал:

— Желают, чтобы он был здесь хозяином… еще чего захотели!