И вдруг – Юля. Познакомились они при странных обстоятельствах. Оба оказались в плену у… Смешно сказать – у «колдуньи». Теперь история кажется почти сказочной, но тогда все было по-настоящему. И загадочный лифт, и потайной ход, и болото в лесу, в котором они чуть не потеряли товарища, и избушка на опушке…

Да, так Юля. Независимая, строптивая Юля. По слухам, Карл Маркс говаривал, что женщины нравятся ему своей слабостью. Сереге же Юля понравилась своей внутренней силой. Да и физической тоже.

Случалось, что незамужние подруги Александры приставали к Алексею с вопросами: какие женщины нравятся мужчинам, а? Будто он как представитель мужского пола владел универсальным секретом. Кис неизменно отвечал: все женщины одинаковы? Нет? Так и мужчины разные. И их вкусы, соответственно.

Серега вот влюбился в спортсменку. А Алексей – в интеллектуалку. Если что Александру и роднит с Юлей – так это независимый нрав…

Кис улыбнулся своим мыслям. Он был рад за Серегу. И за Михаську тоже, чудесного мальчишку, Юлькиного сына. Громов стал ему, против всех ожиданий, отличным отцом. Или отчимом. Неважно.

Они с Игорем доехали вместе до Ленинградского шоссе, потом до Химок. Алексей решил остановиться на парковке «Ашана», Игорь поехал дальше, в Москву, домой.

Кис посмотрел в компьютер: Роман двигался по МКАДу в северном направлении. Придется ждать, пока он покинет Кольцевую дорогу и выберет какое-то шоссе… Что за сестра у Милы и где ее дача? А вдруг тут, на Ленинградке?

Ладно, увидим, сказал себе детектив. К счастью, Роман, редко участвовавший в его сыскных делах, даже не подозревал, что «па» способен его отследить. Не то бы свой сотовый выключил, с него станется, самостоятельный больно…

Алексей поискал глазами вокруг: вдруг какая-нибудь забегаловка обнаружится? Время за полночь, а ел он последний раз днем, с Ромкой, в супермаркете…

Забегаловка обнаружилась. Кис порадовался: в России немало заведений работает круглосуточно, в отличие от заведений заморских. Он поездил по миру – с семьей то на отдых, то поглазеть на достопримечательности, – и почти везде точки общепита закрывались после общепринятого у аборигенов времени ужина. Не попадаешь в расписание – все, хана, корчись в голодных муках до утра.

Он ел нарочно неспешно – тянул время, чтобы не дергаться от нетерпения у своего компа, выжидая, когда уж сын доберется до пункта назначения. Наевшись, сходил к машине за термосом, вернулся в забегаловку и попросил наполнить его кофейком до упора…

Пилипкин позвонил ему как раз в тот момент, когда Алексей закручивал крышку термоса. Он был многословен, сентиментален и слезлив; каялся, что дочери должного внимания не уделял, что запустил, что не справился; что мать оказалась не на высоте, а няньки-гувернантки тем более…

Короче, был он пьян и нес ахинею.

Кис отделался общими фразами – мол, позвоню, как только так сразу, – и Пилипкин покладисто согласился. Уфф… Факт, что Пилипкин напился, очень устраивал детектива. Это означало, что в ближайшие несколько часов олигарх его не потревожит.

Кис открыл компьютер. Отлично, Роман свернул с МКАДа на северо-запад, и теперь рулил по Рижскому шоссе.

Алексей завел мотор и неспешно двинулся в сторону Московской кольцевой.

После того как отец уехал в деревню Рыбкино, Роман снова зашел на сайт своего мобильного оператора, проверил звонки… Куча народу ему звонила, но только не Мила.

При мысли о ней в нем все ныло, все саднило – и душа, и тело, мучимые страстью и тревогой…

Спать ему не хотелось. И чем заняться дальше, он не представлял.

Роман подумал, что ему, наверное, должно хотеться есть. Почти девять вечера, а они с отцом ели днем. Аппетита не наблюдалось, но надо же чем-то себя отвлечь…

Он вышел из отеля. Нашел кафе. Съел омлет. Что дальше?

Отец советовал поспать… Что ж, это, видимо, самое лучшее занятие, которое только можно придумать сейчас. Бессонную ночь не компенсировал короткий сон утром, так что…

Вряд ли ему удастся заснуть, но надо попробовать.

Заснул он мгновенно, будто его усталый мозг только и ждал оказии отключиться. И снилась ему Мила, сияющая девушка в сияющем окне, – он так хорошо, так ясно ее видел! Этот дивный свет исходил не от заходящего солнца, – он исходил от глаз Милы, от ее улыбки. И заполнял душу Романа, заполнял его тело невесомым жаром, – казалось, он сам горит ярким фитилем, как стекла ее окон…

А потом вдруг солнце село, и силуэт Милы потемнел. Сколько ни вглядывался Роман, никак не мог различить ее черты, хотя знал: она все еще здесь, она все еще стоит у окна! Но сумерки загасили ее улыбку, ее лицо, ее силуэт…

И Роману стало страшно.

Он проснулся. Стряхивая с себя наваждение, резко сел на кровати. Затем нашарил кроссовки и помчался вниз, перепрыгивая ступеньки, в гостиничный холл; сел за компьютер, зашел на сайт своего провайдера…

МИЛА ЗВОНИЛА ЕМУ!!!

Номер телефона, который он сам же Миле подарил, Роман прекрасно помнил. Сообщения она не оставила, но никаких сомнений, это был звонок от Милы! Почти два часа назад!

Если бы он, Роман, не отправился, как последний кретин, ужинать в кафе, а потом спать, – если бы он снова проверил свои входящие! – то увидел бы звонок от Милы!

Но нет, он ужинал и спал. Как последний предатель, как эгоист, как… как…

Роман быстро пробежался по кнопкам.

– Мила?! Что с тобой, где ты?!

– Кто это?..

– Роман. Ты что, не узнала меня?

– Я не… Видите ли, я двоюродная сестра Милы. А вы ей кем приходитесь?

– Сестра? А с Милой что? Она жива? Что с ней?!

– Скажите сначала, кто вы.

– Роман. Сосед Милы по даче. Мы с ней собирались… Я хотел ей помочь… Но почему-то наткнулся на пустую комнату…

На том конце воцарилась тишина.

– Пожалуйста, не молчите… – глухо проговорил Роман в трубку.

– Да не волнуйтесь вы так, жива она, – проговорила двоюродная сестра. – Секундочку…

И в трубке раздался голос Милы.

…Этот голос я узнала сразу, хотя мы уже несколько лет не общались вживую, лишь на Фейсбуке. Но такой нежный и беззаботный голос мог принадлежать только моей кузине Миле.

– Привет, сестричка!

– Привет, – произнесла я довольно сухо. Боялась, что снова меня захватит то необъяснимое обожание, которое я испытывала к двоюродной сестре в детстве.

Мила была не только прехорошенькой девочкой, она к тому же обладала каким-то колдовским обаянием, из-за которого ей все всегда сходило с рук: и вранье, и капризы, и эгоизм. Что бы она ни отколола, все только умилялись. Когда мы с ней вместе шкодничали, то мои родители немедленно меня наказывали (к примеру, не разговаривали со мной пару дней, что я переживала болезненно), а родители Милы, наоборот, приходили в восторг. Притом что наши матери – родные сестры… Когда я пеняла своим родителям на их слишком строгое со мной обращение (а вот кузине, мол, все прощается!), мама, помнится, ответила: «Мы твои родители, и мы тебя воспитываем. А Милу пусть ее родители воспитывают как умеют. Хотя они не умеют никак, им самим невдомек, что хорошо и что плохо». Папа тогда еще сказал маме: не надо так резко при ребенке…